Повернувшись к ним спиной, она высоко задрала юбку.

Когда же опустила ее, мужчин и след простыл. Она осталась одна со своими…

Собаки поняли, что она в них нуждается. Псы подходили к ней, один за другим, и Терина каждого брала на руки, гладила, пес спрыгивал на землю и освобождал место следующему. Прошло немало времени, пока она со всеми посовещалась. И теперь была абсолютно спокойна. Пройдя сквозь заросли, она позвала:

— Начальник!

Мужчины обернулись.

— А господь меня возьмет, — услышали они, — возьмет, и голову мне вычешут ангелы.

Она вышла на порог — теперь ее звали собаки.

В бузине стоял дрожащий ребенок.

— Тихо, — прикрикнула она на собак, — вы что, не видите, ведь это ребенок!

— Не бойся, они тебя не тронут… вот этот рыжий — очень хороший. Подойди, погладь его! Адольфик, поди сюда!

Адольфик подполз к ребенку. Оба дрожали.

— Как тебя звать-то?

— Руженка, — с трудом выговорила девочка.

— Руженка, — нараспев повторила Терина. — Руженка… я тебе что-то дам, Руженка.

Вскоре она вернулась, спрятав руки за спину. Девчушка таращилась на плетеную корзину с большой ручкой. Прутики посерели от времени.

— Сюда насобираешь цветов, Руженка, — Терина сорвала горсть ромашек и растопырила узловатые пальцы, — так… а еще бузину, понюхай… ха-ха, у тебя желтый нос! Вот бы еще сюда пион или розу, сорви себе внизу. В деревне — там розы свисают с забора, а что висит через забор, то каждый может взять. А как наберешь полную корзинку, станешь цветочки разбрасывать вокруг себя да приговаривать: «Руженка, королева всех цветов!».

— Руженка! — раздался резкий голос. — Ты где спряталась?

— Да вы не беспокойтесь, — сказала Терина, — это ваша дочка?

— Моя, — ответила женщина безрадостно. — Да вы что, не узнаете меня, тетя, я жена Слабого… Он работает на водоотводе.

— И мне казалось, вроде я должна тебя знать, — улыбнулась Терина, — давно не видела. Большая! — показала она пальцем на девочку.

— Что толку, большая-то большая, а ума маловато.

Терина отрицательно покрутила головой.

— Ни на минуту нельзя оставить одну.

— А вы не пробовали свести ее к доктору? — спросила Терина.

— Водили, теперь всю жизнь к нему будем ходить…

Терина опустила в корзину еще одну горсть ромашек. Озабоченно взглянула на небо.

— Беги с мамой домой, Руженка. Глянь, какие тучи. Гроза начнется.

Девочка поставила корзинку на землю.

— Возьми ее себе, Руженка, — улыбнулась Терина, — нарвешь в нее цветов, я тебе дарю ее насовсем…

Небо перестало поливать землю водой, и в воздухе посвежело.

Терина возвращалась домой и заранее радовалась тому, как ее встретят собаки. Отличное мясо дала ей продавщица, отличное…

На кустах шиповника сверкали дождевые капли.

— Ну и красота! — ахнула Терина.

Дорога была хорошая, а на холме трава так разбухла от воды, что очень скоро у старухи зачавкало в башмаках.

Ничего, что с пиршеством придется обождать. Забравшись на кучу камней, она разулась.

Когда-то здесь, у подножия, простирались поля; теперь от них — только кучи камней в траве.

Все могут напиться, только не камень.

Она сунула под голову сумку с мясом и закрыла глаза. Блаженное состояние вливалось в нее, словно теплый кофе из бидона. Она тронула рукой лоб. Он был сухой и теплый. «Под кожей у меня череп с двумя дырами. А что там внутри? Кто знает?»

В кустах шиповника прочирикала синичка — вот еще раз, и еще.

«А у тебя внутри что спрятано?.. Шарманка, маленькая шарманка — раз ты чирикаешь одно и то же».

Объевшиеся собаки лежали в сенях. Из-за туч выплыл месяц.

— Фу! — фыркнула на него Терина. — Ты похож на кусочек сыру! — и зажала себе нос.

Ветер обволакивал крышу пахучей вуалью.

В полночь на Новый год из трактира выбежала компания молодых людей — проветриться. Кругом было бело и морозно. Они прыгали возле трактира, как жеребята.

— Пойдемте поздравим Кроупку, — предложила Ивана, — вот посмеемся!

Они бегали, дурачились на снегу, кидались снежками…

— Всего наилучшего в Новом году, пани Кроупова! — ликовала Яна.

— Спасибо, барышня, спасибо, — Франта передразнил блеющий голос Терины, — осмелюсь спросить, не найдется ли у вас что-нибудь из одежды?

— К сожалению, тетя, у меня только мини! — закатывалась хохотом Ивана.

— Да и ту я уже пообещала Франте! — кричала Яна, и все просто валились со смеху. Обессилевшие девушки стонали, а парни поддерживали их по дороге на холм.

Запыхавшаяся свора здоровых, жизнерадостных ребят продралась сквозь кусты, и все прильнули к светящемуся окну.

Это было похоже на старинную картину. Ту самую, что они видели в каком-то замке, давно на школьной экскурсии… Старинная картина в тяжелой золоченой раме, висевшая в замковой галерее. Из коричневой темноты проступает едва заметная основа композиции, второстепенные детали тонут в полумраке.

На этой картине светит керосиновая лампа. Слабый свет освещает голую кровать. Старуха лежит прямо в одежде, собаки прикрывают ее. Они улеглись на животе, по бокам, в ногах. Левая рука обнимает маленькую лисью головку, правая сжимает топор. В изголовье кровати угадываются бутылки, свет слегка облизывает их горлышки. Свет опутывает спящих золотистой паутиной…

И зрители тоже освещены. На них сверху глядит месяц. Серебрит девичьи лбы, а юношам надевает невидимые шпоры.

Венца постучал в окно, девушки вздрогнули. Но картина внутри не изменилась. Стук повторился, уже громче.

— Да она выпила, — развеселившись, заметил Франта, — и собакам дала…

— Зайдем, — предложил Венца, — вот будет родео! — Он уже представлял себе, как разбудит собак легким пинком — точно так, как проверяют обычно состояние шин, прежде чем выехать…

И у Франты блестят глаза. Но Ивана отталкивает его от окна и бормочет: «Пошли отсюда, пошли отсюда!» Она волочит его сквозь кусты, с веток которых им за воротники сыплется снег, волочит вниз, подальше от домика.

Остальные бегут за ними:

— Чего дурака валяете, погодите, погодите, вы что, спятили? — орут им вслед, скользя на склоне. — Погодите!

Наконец догнали…

— Что случилось?

— Я домой, — выкрикнула Ивана, — мне уже неохота веселиться…

— Из-за Кроупки? — изумляется Яна.

Из клуба доносится тихая музыка, словно приглушили транзистор, а месяц до того белый…

— Слушай, и что это на тебя накатило? — со злостью шепчет Франта. — Ведь она ничего о нас не узнает!

— Зато мы о ней знаем!

Цок! Цок! — несется вслед за исчезающей девушкой, и парня с воображаемыми шпорами заливает горячая волна… Вот бы сейчас коня — да полететь, не разбирая дороги, догнать девчонку, смять, растоптать копытами.

— Так-то вот, — покачал головой председатель, — всякий про себя думает бог знает что, а придет костлявая с косой — и каков ты был?

Секретарь пожал плечами: пока что смерть не подавала ему ни малейшего знака.

— Врач говорил, она ничего не сознавала.