на совещании в конторе. Михалыч придет и скажет, что они будут делать.

Противно и жутковато, когда потрясен не только разум, но и все существо твое. Неудержимая дрожь, словно судорогой, сводит мышцы груди, перехватывает дыхание. Хотя ты вроде и не думаешь о происшедшем. И нет сил унять эту противную ознобную дрожь.

В стеклах приемной дрожат рыжие отблески. Можно подойти к окну и увидеть то, о чем так хочется забыть, — невозможно! — но хоть на минуту заставить себя посчитать, будто этого не было.

Не первый год работает Мухамед на промыслах.

Бывало, случалось всякое.

На Челекене он видел, как поднявшиеся по трещинам грунтовые воды размыли основание вышки. Через трое суток буровая вышка ушла под землю, как корабль под воду, утонула в булькающем, пахнущем серой, кипящем озере.

Все-таки там было не так жутко.

Приходилось Мухамеду слышать от старых буровиков и о пылающих газовых фонтанах, сам видел три. Но слышанное не шло в сравнение с увиденным, с тем, что случилось у них. Может быть, потому, что это их буровая… Или то, что произошло, может коснуться Гюльнары?

Гюльнара… Как она была бледна! Глаза у нее стали вдруг огромные, в пол-лица.

Мухамед видел ее мельком. Она тоже сейчас в конторе.

«Я думаю не об Алты, а о Гюльнаре», — одернул себя Мухамед.

Каким чудом удалось Алты выскочить из ревущего столба пламени? Невероятно! Значит, не такой уж он мальчишка, каким выглядел. Не струсил, не растерялся. Настоящий мужчина.

А может быть… Был Алты до сегодняшнего вечера мальчишкой, смотрел на мир и на людей такими широко открытыми глазами, что видел все и ничего не замечал. И был Алты — мужественный мужчина. Этого мы в нем не приметили за его детскостью и непосредственностью. Алты, который не сложил крылья души, когда у другого человека голова бы пошла кругом, когда другой заметался бы и наверняка погиб.

Заставить себя быть хладнокровным, мужественным в ревущем газовом пламени. И не только обрести хладнокровие, выдержку, но и проявить смекалку. Догадаться, сообразить — спуститься из огня по оттяжке на карабине страховочного пояса!

Если бы он просто кинулся вниз, то попал бы либо на крышу загоревшегося дизельного сарая, либо разбился об основание буровой. Да и не смог бы Алты отпрыгнуть так далеко, чтобы не угодить на стальные фермы трапециевидной вышки.

А ведь у него на раздумье оставалось несколько секунд… Каких секунд, долей секунды.

Трудно было ожидать подобного от беспечного Алты. Он казался несмышленышем. Его не принимали всерьез. И как можно было думать нечто другое, глядя в его глаза, вобравшие весь мир и лишь отражавшие его.

Молодец, Алты!

Лишь бы ему выкарабкаться, выдержать, не сдаться теперь. Ведь у него ожог спины и отравление газом. Ожог страшный. Мухамед видел обгоревшую спину Алты. Видел и не мог не отвести взгляда.

А врач ходит и молчит.

Вот опять прошел…

Как должно быть тяжело Гюльнаре! Ведь в конце концов вся ответственность может пасть на нее.

Мухамед негромко пробормотал:

— Режим бурения во многом зависит от геологии месторождения.

Сказал и удивился, будто и мастер и все не знали этого. Может быть, Михалыч думал по-другому? Он любит Гюльнару и решил взять всю вину на себя? Что ж, если мастер так считает, то Мухамед не станет спорить и доказывать обратное. Возможно, он, Мухамед, поступил бы так же. Михалыч хороший человек. Разве Мухамед думал о нем когда-нибудь плохо? Нет. И не собирается. Никогда не подумает.

Девушка, которую любит Мухамед, любит другого. Не просто другого. Тот, другой, — хороший человек, и Мухамед тоже любит этого хорошего человека. Девушка, которая любит этого хорошего человека, совершила ошибку. Не нарочно, не по незнанию. Такую ошибку мог совершить любой другой участковый геолог. Мог… Но совершил ошибку не кто-то, а она. Ведь скважина, которую они бурили, — разведочная. Первая на возможной газоносной площади, геология которой неизвестна досконально. Режим бурения составлялся по аналогии с соседними площадями. Но ведь эта площадь могла быть и не совсем такой, как соседние. Такое очень может быть.

Правда, геолог должен был многое предусмотреть. Но нельзя же предусмотреть всего! Никто не может всего предусмотреть. И такое нельзя ставить в вину.

Погиб их труд, погибла буровая, на которую так рассчитывали. Брошены на ветер сотни тысяч рублей. И каждые сутки пожара впустую будут сгорать миллионы кубометров газа. А скоро ли смогут погасить фонтан? Бывало, что такие жуткие пожары полыхали месяцами. Дни для таких бедствий — время сгорающей спички.

И все-таки человек, который любит девушку и любим ею, берет всю вину на себя. Это трудно сделать. Надо будет признать, что он, мастер, совершил грубую, непоправимую ошибку…

Ой, ой, ой, ой! Михалычу нужно будет наговорить на себя такого!..

Незаметно для себя Мухамед стал думать о пожаре на буровой, как о гибели буровой, забегая вперед.

Погруженный в свои мысли, Мухамед зацокал языком и покачал головой.

Резко распахнулась входная дверь.

Мухамед встрепенулся. И увидел, что в приемную вошел мастер. Алексей Михайлович был в брезентовом плаще с капюшоном. В нем он выглядел коренастее, плотнее. Мастер постарался сказать очень спокойно:

— Бульдозеры есть. Нет водителей. Справимся?

Вопрос относился к Есену. Дизелист смены помог мастеру, Мухамеду, Саше и Алты научиться водить трактор. Теперь это неожиданно очень пригодилось.

Некрупный, с широким лицом, Есен чем-то напоминал Алты, хотя вроде бы и похожи они не были. Наверное, потому что оба отличались глубокой искренностью, прямотой и твердостью. Дизелистом Есен был классным. Учился на флоте и пришел в контору разведочного бурения после демобилизации.

— Справимся, — ответил Есен.

— Помпы уже в пути, — продолжил Алексей Михайлович. — Нам надо растащить остатки буровой, дизелей.

«Помпы», — усмехнулся про себя Мухамед. — Мастер не хочет говорить «пожарные машины». Зачем прятаться, пытаться скрыть от самого себя то, что есть, существует. Ведь достаточно глянуть в окно — там пожар. Но надо все-таки говорить — «помпы», а не «пожарные машины». Будто мы сможем справиться с таким факелом сами. Конечно, нет. И «слава» о нас на всю республику пойдет. Уж это точно».

Тут в приемную вошла Гюльнара, одетая, как и мастер, в брезентовый плащ.

— Мы должны выехать через час. Нам нет смысла сидеть сложа руки, дожидаясь приезда фонтанщиков. Их инструктор, что приезжал, научил нас многому. Не даром же тренировались… — Алексей махнул рукой.

Мастер продолжал разговор так, словно Гюльнара и не появлялась в приемном покое, словно ее здесь не было или он ее не видел, не заметил. Это не понравилось Мухамеду, но он тут же подумал,