Фокин нахмурился:

— Может быть, разумнее дождаться вертолета?

— Они не вызвали помощь, — я опустил голову и рассказал коллегам о том, как Гаврилов, промахнувшись, уничтожил выстрелом радиостанцию.

Зорина побелела и присела на кушетку, ее губы дрожали. Фокин осунулся и помрачнел.

— Вертолет прилетит только послезавтра, — подытожил я.

— Но ведь можно дождаться его здесь, — осторожно начала Зорина. — Еды нам хватит, и к тому же…

Закончить мысль она не успела: окно с треском разбилось вдребезги, и в кабинет влетел темный шар. Он грохнулся на пол и, покатившись, остановился в центре комнаты.

Это была голова Гаврилова. Она завалилась на бок и смотрела на нас черными провалами пустых глазниц. Рот скривился в болезненном оскале, со лба и щек клочьями свисала разодранная кожа. Из остатков шеи подтекала кровь.

Зорина завизжала — истошно и звонко. Я обернулся к окну: с улицы к нам несся хет, кем бы ни была эта тварь. Лохматый монстр свирепо хрипел, раскидывая комья грязи и снега. Еще пара секунд — и он запрыгнет в окно.

— Бежим! — крикнул я и бросился в коридор.

Фокин и Зорина затопали за мной. Я завернул налево и кинулся к черному входу: он вел на задворки поселка, где ждал грузовик. Выбив плечом хлипкую дверь, я выскочил во мрак и холод. Обернулся: коллеги, выпучив от ужаса глаза, мчали за мной. Хета я не заметил.

По краям зрения мелькали скособоченные постройки, груды мусора и ржавые снегоходы, но я не обращал на них внимания. Впереди маячила наша цель: темно-зеленый грузовик «Урал» с кузовом, крытым брезентом.

Мы подлетели к железной махине. Колесные арки доходили мне до плеч, от металла несло холодом. Последние дни температура воздуха болталась около нуля, и я надеялся, что нам удастся завести грузовик без разогрева.

— А кто поведет? — выдохнула Зорина.

Я взглянул на Фокина. Однажды во время посиделок он рассказывал мне байки из молодости, и одну из его историй я запомнил: в армии он служил шофером санитарного грузовика. Педиатр, словно прочитав мои мысли, кивнул:

— Я на таких катался! Забирайтесь!

Илко держал кабину «Урала» открытой: в тундре глупо бояться угонов. Оглядываясь (не бежит ли зверь?), мы вскарабкались на грузовик. Я сел у окна на пассажирское место, Зорина — посередине, а Фокин устроился на водительском сиденье. Педиатр потер руки, вспоминая старые рефлексы, уверенно пощелкал ручками на приборной доске и завел двигатель: к нашему счастью Илко никогда не убирал ключ зажигания из замка.

Зафырчал мотор, завибрировала кабина. С ревом мы тронулись с места. Я посмотрел в зеркало: мы удалялись от Нюртея, оставляя поселок — и наших мертвых друзей — во власти мрака и кровожадного зверя.

* * *

Алена встретила меня с агукающим свертком на руках: малышу недавно исполнилось три месяца. Я поставил рюкзак на пол и посмотрел на жену с ребенком, едва сдерживая радость. Как же сильно я соскучился!

— А вот и наш папочка вернулся! — воскликнула Алена.

Ее глаза лучились счастьем. Алена улыбнулась мне и состроила смешную рожицу младенцу. Малыш засмеялся. Я подошел ближе, желая наконец-то увидеть лицо сына.

На руках Алены в ворохе пропитанных кровью пеленок покоилась голова Гаврилова: пустые глазницы, перекошенный оскал, содранная кожа.

Я вздрогнул — и проснулся. Потребовалось еще несколько секунд, чтобы понять: грузовик стоял на месте. Исчезла привычная вибрация кабины, а пейзаж за окном не двигался: впереди простиралась бесконечная тундра, залитая холодным сиянием луны. Чем дальше мы уезжали от Нюртея, тем яснее становилось небо, и последние два часа наш путь пролегал под иссиня-черным куполом, сверкающим острыми звездами. Снежный покров отражал лунный свет, и ночь походила на сумерки.

Фокин, бесшумно барабаня пальцами по рулю, всматривался куда-то вправо. Рядом, уронив голову на плечо, посапывала Зорина. Между бровей пролегла складка, глазные яблоки подергивались под темными веками: ей снился кошмар.

— Почему мы встали? — прошептал я и кинул взгляд на экран старенького GPS-навигатора возле лобового стекла.

Путь к Лабытнанги лежал напрямую по тундре, и до поселка оставалось двести сорок километров пути. Учитывая, что «Урал» полз как черепаха по кочкам и топям, к цивилизации мы добрались бы к утру. Но сейчас на экране навигатора точка, обозначающая наше местоположении, отклонилась вправо от прямой линии, ведущей к Лабытнанги.

— Хочу кое-что проверить, — ответил Фокин.

Он взял топор и открыл скрипнувшую дверь. Зорина проснулась.

— Что случилось? — сонно моргая, спросила она.

— Оставайтесь здесь, скоро вернусь, — приказал Фокин, выбираясь наружу.

— Вы с ума сошли? — я схватил ружье и, распахнув дверь со своей стороны, вылез из кабины. — Одного я вас не пущу.

Фокин обошел капот «Урала» и остановился в желтом свете фонарей.

— Хорошо, пойдем. Кое-что покажу, — сказал мне педиатр, а затем обратился к Зориной: — Светлана, оставайтесь в кабине и заприте двери, мы скоро вернемся. Грузовик отъехал от Нюртея на большое расстояние, бояться нечего.

Фокин, держа топор в опущенной рукой, зашагал во мглу — уверенно и быстро, будто точно знал, куда лежит его путь. Я глянул на Зорину — девушка таращилась на меня испуганным взглядом, — ободряюще улыбнулся ей и выпрыгнул из кабины.

Сапоги чавкнули в жиже из подтаявшего снега. Я потопал за Фокиным. Под ногами пружинил упругий мох, лицо обдавало свежим ветром, порывы которого изредка доносили сладковатый запах гнили.

Глаза привыкли к полумраку, и я различил жуткую картину: вокруг, насколько хватало взора, расползались хаотичные ряды из длинных ящиков, сколоченных из потемневших от времени досок. У многих конструкций высились палки, украшенные колокольчиками или цветными тряпицами. В воздухе стоял легкий запах разложения, знакомый мне по занятиям в анатомичках.

— Что это? — удивился я.

— Старое кладбище ненцев, — ответил Фокин, уверенно лавируя среди коробов. — Гробы невозможно закопать в вечную мерзлоту — настолько она непробиваемая, поэтому мертвецов оставляют в ящиках на поверхности.

Я содрогнулся. Мне представилось, как из столетия в столетие коренные жители тундры свозили сюда на оленьих упряжках коробы с заколоченными в них мертвецами и оставляли навсегда в вечном холоде и забвении.

— Куда мы идем? — спросил я, следуя за Фокиным между гробов.

Педиатр не ответил. Огибая ящики по тонким тропинкам, он торопился к своей цели. Вскоре мы вышли на окраину кладбища. В земле перед нами разверзлась разрытая яма глубиной в метр.

Яма размером с человека.

Фокин тяжело вздохнул и опустил голову. Я встал рядом и всмотрелся в провал. Кое-где в мерзлой земле виднелись обрывки шкур (должно быть, оленьих) и кусочки истлевшей цветастой ткани.

— Илко упомянул хета, — начал Фокин. — И я