— Ну, мисс Сара, я вас обрадую. — По своей простоте Джером не стал тянуть с рассказом и говорить сперва о погоде, а потом уж о делах, как поступил бы джентльмен. — Доктор Стоун приедет через полчаса, самое большее — через час, он уж собирался, когда я с ним простился.

— Я не забуду вашей доброты, Джером, — с достоинством ответила девочка. — Тогда я пойду встречать доктора у ворот, надо объяснить ему, что он должен говорить батюшке.

Джером не стал задерживать малышку, ему не терпелось триумфально явиться в кухню и рассказать прислуге о своей столь приятной прогулке верхом.

Как правило, в нашем обществе встречаются два типа докторов. Первый из них — добродушные толстяки, всегда готовые одним своим жизнерадостным видом вселить в вас надежду на скорое избавление от всех недугов не тем, так другим способом. От такого доктора даже смертный приговор услышать не так страшно, можно быть уверенным, что он сопроводит вас едва ли не до небесных чертогов и будет при этом сыпать анекдотами и уверять, что вы легко отделались по сравнению с вашим соседом, который обречен еще лет на десять-двадцать адских мучений со своим насморком.

Бывают и другие доктора — мрачные, сухопарые фигуры с узким крючковатым носом и всклокоченными бакенбардами. Эти представители своей профессии способны умертвить вас одним тяжелым взглядом холодных водянистых глаз. Если по недомыслию вы не распознали суть этого взгляда, тяжкие вздохи и безнадежное покачивание головой окончательно убедят, что вы не жилец на этом свете.

Как бы ни различались эти два типажа, у них есть одно несомненное сходство: они не позволят вам спокойно умереть в своей постели от настигшей болезни — только лишь от лечения. Исключения из этого правила столь редки и примечательны, что о них стоит поговорить отдельно. Тем более приятно встретить в глуши средней Англии какого-нибудь нетипичного персонажа, а именно таким и был доктор Абрахам Стоун.

Во внешности доктора Стоуна тотчас угадывался второй тип, при этом его манеры оказались явно позаимствованы у первого, а горячее участие к пациентам доктор добавил от себя лично. Его супруга, полная его противоположность с виду, в душе так же была готова творить добро, даже если ее об этом не просили. Именно она, не дослушав пространные речи Джерома, немедленно велела мужу собираться и заставить мистера Мэйвуда отбросить хандру и настроиться на деятельный лад, как и подобает отцу и землевладельцу.

Доктор легко выпрыгнул из своей небольшой открытой коляски, едва только заметил Сару, рассеянно обрывающую плющ, покрывавший въездные ворота.

— Дитя мое, я не ошибусь, если предположу, что вы поджидаете тут мою скромную персону?

Его нарочито веселый голос показался Саре скрывающим жалость, и она безнадежно всхлипнула. Доктор тут же приобнял девочку одной рукой, другой удерживая вожжи.

— А вот так не годится, милая, ничего страшного ведь не случилось?

— Мой отец… — Сара вздохнула — что тут еще объяснять?

— Все так же не хочет вставать со своего дивана и развлекать хорошенькую дочку поездками на пикники и ярмарки, — подхватил доктор.

— Все еще хуже, — Сара неприлично шмыгнула носом. — Он не поднимается с постели… Я очень, очень боюсь, доктор, а вдруг он совсем болен?

— Давайте-ка, мисс, поднимайтесь в повозку и поедем к дому, — скомандовал доктор. — Моя жена передала вам целую корзину спелых вишен, ваши, по ее мнению, совсем одичали.

— Они все же сладкие, — заступилась за честь своего сада девочка, но послушно забралась в коляску.

— Конечно, сладкие, но, я думаю, эти тоже на что-нибудь сгодятся. Попросим вашу кухарку испечь пирог, и даже мистер Мэйвуд не откажется, я думаю, попить с нами чаю, — доктор уселся и направил лошадь по подъездной аллее к широкому крыльцу.

Сара вздохнула — хотелось бы ей, чтобы отец попросил пирога к чаю, но такого не случалось уже много-много месяцев.

В холле мисс Брук громко жаловалась экономке, что никак не может найти мисс Сару. Едва только девочка появилась, гувернантка раскрыла рот, чтобы как следует отчитать провинившуюся, но сразу закрыла его, как только следом за Сарой вошел доктор Стоун. Мисс Брук любила советоваться с ним относительно своего здоровья и каждое воскресенье караулила при выходе из церкви — другого случая повидать доктора ей почти никогда не представлялось.

Но сегодня даже она поняла, что со своими недугами ей следует пока обождать — доктор кратко поздоровался с женщинами, отдал экономке шляпу и попросил мисс Мэйвуд проводить его к ее батюшке. Сара помчалась вверх по лестнице, доктор почти не отставал от нее, а обе почтенные женщины с изумлением уставились друг на друга. Могло ли случиться что-то, чего они не знали? Неужели мистер Мэйвуд заболел, а их никто не предупредил? И когда успел приехать врач?

Все эти вопросы они поспешили обсудить в кухне. Джером предусмотрительно не рассказывал о своем визите к мистеру Стоуну и сейчас наслаждался неведением остальной прислуги.

Сара сидела на обитой потертым бархатом банкетке в коридоре и ждала, когда доктор Стоун осмотрит отца. Доктор торжественно обещал после визита к пациенту поговорить с его дочерью и рассказать, чего он сумел добиться с помощью своего искусства и дара убеждения.

Девочка чувствовала, что мистер Стоун не очень-то поверил в кажущиеся ей такими серьезными симптомы необычного поведения мистера Мэйвуда, и теперь испугалась, что отец просто решил побыть там, где ему будут докучать еще меньше, чем в кабинете, а доктор станет ругать ее за свою напрасную поездку к ним.

Но она могла не опасаться выговора — когда доктор вышел из спальни мистера Мэйвуда, у него был мрачный, едва ли не подавленный вид, а на Сару он посмотрел с нескрываемой жалостью.

Девочка почувствовала, как у нее сразу же замерзли руки, а сонная тишина в коридоре вдруг сделалась пронзительной и жуткой.

— Пройдем в библиотеку, я хотел бы поговорить с вами, мисс Мэйвуд, — доктор, должно быть, заметил испуг бедняжки и заговорил с ней мягко и просто, без обычных шуток и приговорок.

Сара едва поднялась с банкетки, так она была взволнована, и поплелась следом за доктором в пустующую библиотеку.

Врач заботливо поддержал ее под локоть, когда она споткнулась о неровный край ковра, и осторожно усадил на диван. Сам он уселся рядом с девочкой, чтобы постараться усмирить ее неминуемые слезы. Не раз и не два за свои пятьдесят три года доктору Стоуну приходилось сообщать безутешным родственникам о предстоящей им потере, и всякий раз это причиняло ему боль. А говорить такие ужасные вещи маленькой одинокой девочке и вовсе было жестоко и неправильно, но мистер Стоун обещал сказать ей правду, следовало что-то предпринять для ее будущего, пока не стало слишком поздно…

— Дитя мое, я буду честен с вами, — начал он, невольно стремясь как можно скорее покончить с тягостной обязанностью. — Скоро вам предстоит нелегкое испытание, и лучше будет, если вы постараетесь подготовиться…