осколка статуи и кивнул. Судя по глазам, сейчас ему не было никакого дела до девушки. А вот Усач разочарованно щёлкнул клешнями — он, похоже, уже настроился «пополдничать» Лэйлиной головой.

Что же, гигантскому крабу придётся обойтись без угощения. По крайней мере, пока.

Я скользнул в темноту и осторожно пошёл вперёд, стараясь не издавать ни звука. Мысли в голове путались от усталости. Не лучшее состояние для работы, но выбора нет — нужно как можно скорее выбраться на поверхность.

Конечно, у меня всегда был вариант зачерпнуть силёнок, обратившись к дремавшему внутри дару. Однако я совсем недавно уже делал это, а Хольд, помнится, настоятельно рекомендовал не частить с таким «допингом»…

Примерно через четверть часа каменные стены разошлись в стороны. Разлом превратился в вытянутую пещеру или, скорее, в очень большой и явно рукотворный зал.

В помещении царил непривычный порядок: ни обломков, ни пыли, ни водорослей. Несмотря на полное отсутствие последних, здесь было довольно светло. Под потолком висели прямоугольные металлические листы, от которых шло мягкое жёлтое сияние.

Вдоль стен, подпирая свод, возвышались исполинские статуи. Судя по важным лицам и богатому снаряжению, они изображали каких-то очень серьёзных морфанов — возможно, славных героев далёкого прошлого.

В зал, словно в огромное озеро, со всех сторон «впадали» многочисленные разломы. Их было не меньше нескольких десятков, но ломать голову над тем, за каким скрывается путь на поверхность, не пришлось. Догадаться оказалось совсем нетрудно — перед нужным проходом стоял морфан, облачённый в тёмный блестящий халат.

Стоял и негромко пел на своём гортанном наречии какую-то странную тягучую песню.

Тень надёжно скрывала от чужих глаз, но я всё равно ещё сильнее прижался к основанию ближайшей статуи. Меня не должны заметить. По крайней мере, до тех пор, пока я сам этого не захочу.

Голос морфана отражался от камней, разлетаясь по округе невесомым эхом. Не знаю, сколько времени он тут находился, но судя по остекленевшему взгляду, концерт длился уже не первый час.

Морфан выступал один, без ансамбля. Поклонников творчества рядом тоже видно не было: то ли билеты оказались слишком дорогими, то ли перфоманс не предполагал наличие широкого круга слушателей.

Интуиция подсказывала, что всё это представление устроено только для одного счастливчика. Для меня.

Смысл слов, понятное дело, оставался загадкой, но общий настрой вполне улавливался. Морфан не собирался драться — он хотел говорить. У него даже оружия не было — это парламентёр, а не воин.

Меня такой расклад полностью устраивал. Не то чтобы я вдруг стал пацифистом, но раз крови между нами пока нет, то ничего не мешало урегулировать конфликт мирными средствами. Повоевать мы всегда успеем.

Я без долгих раздумий шагнул вперёд. Уверенно и без опаски. Одинокий безоружный певец вряд ли представлял для меня хоть какую-то угрозу.

Морфан, видимо, собиравшийся перейти к следующему куплету, закашлялся от неожиданности. Моё появление стало для него большим сюрпризом. Однако никаких враждебных действий он предпринимать не спешил — просто стоял и ждал моего приближения.

И я не стал медлить. Движения плавные, без резких рывков, чтобы не нервировать морфана, но стремительные. Ладонь лежит на рукояти чёрного кинжала. Перед глазами одно за другим загораются слова заклинания. Если что-то пойдёт не так, то певцу сильно не поздоровится.

— Пусть смерть под камнями найдёт тебя быстро и без боли, челоувек, — произнёс морфан, сложив руки точь-в-точь как Дру-уг, когда тот выражал мне своё уважение.

Однако на этот раз обошлось без приседаний. То ли уважения у говорившего было не так много, то ли ему по статусу не полагалось заниматься подобными упражнениями.

— Желаю тебе того же, — произнёс я в ответ на это странное приветствие.

Морфан слегка поклонился. По залу пронёсся шелест ткани — она была как две капли воды похожа на ту, которая досталась мне в наследство от Короля нищих.

— Меня называют Лик-тики, челоувек, — представился морфан. — Это означает «Голос, отвечающий за весь род».

Солидно. Судя по имени, передо мной находился начальник того «шипастого» морфана, у которого я столь неосмотрительно отобрал оружие. Стоило отметить, Лик-тики говорил на имперском языке практически без акцента — куда лучше своего нерадивого подчинённого.

— Феликс, — коротко кивнул я. — Феликс Обрин.

Лик-тики кивнул в ответ. Между нами повисло молчание. Ни он, ни я не спешили продолжать разговор.

Мы изучали друг друга. Как фехтовальщики, которые прощупывают соперника, перед тем как нанести смертельный укол.

Я с интересом рассматривал морфана. Телосложением Лик-тики превосходил Дру-уга чуть ли не в полтора раза, а вот внешне практически ничем не отличался. То же лицо, те же глаза, даже волосы, казалось, той же длины.

Однако гигант серьёзно выделялся повадками. Если в Дру-уге чувствовалась некая неприкаянность, то за Лик-тики стояла солидная сила. Это ощущалось буквально во всём: в движениях, в мимике, во взгляде.

Настоящий лидер — собранный, сосредоточенный, уверенный в себе. И с этим нужно было что-то делать. Если вести переговоры с такой «скалой», то обязательно останешься в дураках.

Молчание затягивалось, но я не спешил его прерывать. Пусть морфан первым скажет своё слово. Он ведь не просто так ждал меня здесь.

— Я не вижу у тебя остроги охотника, челоувек, — произнёс наконец он.

— Твоя наблюдательность может сравниться только с твоими певческими талантами.

Лик-тики нахмурился. Я говорил без тени улыбки, поэтому ему было трудно понять что это — шутка, искренняя похвала или издёвка.

— Матерь начала обучать меня ритуальному пению ещё до того, как я оубрёл первого защитника, — пояснил он спустя пару секунд.

— Тогда передай, что ей определённо повезло с учеником.

Щёки морфана слегка пожелтели. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, не зная, то ли гневаться, то ли благодарить за похвалу. Уверен, обычно его собеседники старались не смущать высокое начальство двусмысленными речами, а говорили быстро и исключительно по делу.

— Она ушла под камни три тысячи циклоув тому назад…

Лик-тики никак не мог понять, почему разговор складывался так странно, и это непонимание всё больше выбивало его из колеи. В круглых глазах стало чуть меньше сосредоточенности, а в движениях — уверенности. Мне удалось слегка сбить с него начальственную спесь.

— Соболезную, — искреннее произнёс я, а затем без малейшего перехода спросил: — Зачем ты хотел меня видеть?

Всего несколько ничего не значащих фраз, и весы нашего противостояния качнулись в мою сторону. Я поставил морфана в роль просителя, а сам стал тем, кто благосклонно согласился