Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чем больше я исследовала тестостерон у людей и других животных, тем больше убеждалась в том, что социализация – это только часть истории. Я пришла к выводу, что T играет центральную роль в формировании половых различий у людей, при этом не только в форме физиологических характеристик. Однако высказывание этой точки зрения, как я вскоре выяснила, было сопряжено с определенными рисками.
Саммерс и Деймор
Это было в январе 2005 г., когда я только защитила диссертацию по биологической антропологии и сменила статус с аспиранта на лектора Гарвардского университета. За плечами у меня уже был немалый опыт преподавательской работы, но всегда в качестве «ассистента преподавателя» – так в Гарварде называют сотрудников, еженедельно проводящих семинары для небольших групп студентов по материалу, который профессор излагает на лекциях. Я была взволнована возможностью разработать и прочитать собственный курс и усиленно готовилась к первой лекции. Курс главным образом был основан на моей диссертации, которая в конечном итоге была посвящена не шимпанзе, а роли тестостерона – его влиянию на половые различия в том, как мы думаем, учимся, воспринимаем мир и решаем проблемы. Курс назывался «Эволюция половых различий у человека» и состоял из лекций и семинаров, которые должны были посещать 12 студентов.
Наверное, вы слышали о Лоренсе Саммерсе, который в то время был президентом Гарварда. Может, его фамилия вам знакома, потому что он был министром финансов при Клинтоне или потому, что он какое-то время работал главным экономистом Всемирного банка. Но, скорее всего, вам запомнилось, что это вроде как ему принадлежат возмутительные слова, что женщины биологически не приспособлены для занятий математикой и естественными науками.
На самом деле все было не совсем так. За несколько недель до начала моего курса Саммерс выступил с докладом на небольшой конференции, посвященной проблеме привлечения в сферу точных наук большего числа женщин, и предложил несколько гипотез, объясняющих, почему они так слабо представлены в естествознании, технических науках, инженерной деятельности и математике. Одна из гипотез касалась «различной социализации и моделей дискриминации», что мало кого задело за живое. А вот другая состояла в том, что для мужских интеллектуальных способностей (как и для роста) характерен более широкий разброс, что, по сравнению с женщинами, ведет к большей доле мужчин среди самых умных и самых глупых людей:
Поэтому, чтобы спровоцировать вас, я могу предположить, что самым значимым фактором на сегодняшний день является общий конфликт между закономерными семейными устремлениями людей и нынешними требованиями работодателей к высокой производительности и интенсивности труда; что в конкретном случае науки и технологий свою роль играют характеристики врожденных способностей и особенно их разброс и что это дополняется менее значимыми факторами, задействующими социализацию и сохраняющуюся дискриминацию. Мне бы больше всего хотелось, чтобы мое мнение было опровергнуто, потому что мне бы больше всего хотелось, чтобы эти проблемы оказались разрешимыми, для чего все должны понимать, в чем они заключаются, и упорно работать над их разрешением{21}.
Своими соображениями Саммерс надеялся обострить дискуссию. Что ему точно удалось, так это обострить тошноту у одного известного биолога из Массачусетского технологического института, которая присутствовала в зале. Она встала и вышла, а позже заявила репортеру, что, если бы она осталась, «либо упала бы в обморок, либо ее бы вырвало». Вскоре пресса разразилась обвинениями в сексизме. Спонсоры перестали выделять деньги. Последовали жаркие дебаты среди студентов и преподавателей как в аудиториях, так и возле кулеров для воды. После вотума недоверия со стороны преподавателей, которые сочли это высказывание последней каплей в и без того противоречивой истории президентства Саммерса, тот был вынужден подать в отставку{22}.
Поэтому вовсе не случайно, что на мой курс вместо двенадцати студентов записались более ста! И полемика эта не утихает до сих пор.
Именно во время скандала вокруг высказываний Саммерса я поняла, что нахожусь не по ту сторону баррикад. Похоже, мое понимание эволюции, роли тестостерона и половых различий сделало мою позицию подозрительной в моральном плане. Я считала очевидным, что для решения любой проблемы (недостаточное присутствие женщин в точных науках, сексуальное насилие и т. д.) необходимо понимать ее корни, а это возможно только в атмосфере свободного и непредвзятого научного поиска. Это значит, у нас должна быть возможность исследовать, обдумывать и обсуждать все разумные и обоснованные гипотезы, не подвергаясь порицанию и нападкам. Именно такими, по сложившемуся у меня мнению, должны быть наука и академическое сообщество. Больше того, я изложила эти соображения в своем ответе на вопрос корреспондента студенческой газеты The Harvard Crimson о высказываниях президента Саммерса. Признаю, что была наивной. Я не понимала, что расходилась с некоторыми из своих коллег во взглядах не только на биологическую основу половых различий, но и на то, какие проблемы подлежат обсуждению и изучению. Профессор-физик из Гарварда заявил The New York Times, что «глупо думать, будто это врожденное различие в стандартном распределении. Дело в социализации. Мы приучили молодых женщин особо не выделяться. Мы приучили молодых мужчин быть предприимчивыми и способными на риск»{23}. Не он один выражал подобное мнение. Складывалось впечатление, что гипотезы, подобные гипотезе Саммерса, не следует даже обсуждать, потому что такие «опасные идеи» могут обескураживать женщин и мешать достижению гендерного равенства.
В то время давление на меня по большей части исходило от профессоров-мужчин, которые сообщали мне, как на самом деле обстоят дела и что недостаточное присутствие женщин в точных науках объясняется исключительно дискриминацией и сексистской социализацией. Но мои исследования говорили об обратном. Я была молодым ученым женского пола на временном контракте и вскоре начала испытывать нервозность по поводу того, как мои взгляды и способности оцениваются теми, кто находится выше меня в научной иерархии. Через некоторое время я бросила исследовательскую работу и сосредоточилась на преподавательской деятельности, которая мне очень нравится. Но, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом: не могла ли атмосфера тех лет как-то повлиять на мое решение?
Перенесемся в 2017 год, когда я, как и каждый год, обновляла программу своего лекционного курса «Гормоны и поведение». Раздел «Пол, гендер и половые различия» я всегда начинаю с обсуждения роли тестостерона в эмбриональном развитии и того, как этот гормон определяет формирование тела и мозга мужского плода, делая его все более отличным от женского. Как только студенты получают базовые знания, я рассказываю о скандале вокруг высказываний Саммерса, чтобы начать обсуждение половых различий в поведении. Что сказал Саммерс? Как это освещалось в прессе? Существуют ли доказательства, подтверждающие какие-либо из его тезисов? И следовало ли ему вообще говорить о том, что неблагоприятная для женщин ситуация может объясняться биологическими различиями? Я раздумывала над тем, чтобы выбросить из программы эпизод с Саммерсом, потому что большинство моих студентов никогда о нем не слышали – в 2005 г. они едва вступили в подростковый возраст, – но тут, к счастью, на помощь мне пришел Джеймс Деймор.
Пожалуй, он идеально соответствует вашему представлению о типичном программисте: мужчина, немного «ботаник». Когда в середине 2016 г. Деймор сочинял свой пресловутый манифест под названием «Идеологическая эхо-камера Google» (Google's Ideological Echo Chamber), около 80 % разработчиков программного обеспечения в корпорации были мужчинами. Он считал, что усилия Google по достижению гендерного паритета были ошибочными и в результате привели к дискриминации мужчин. В манифесте из 3000 слов Деймор писал: «Я просто констатирую, что распределения предпочтений и способностей у мужчин и женщин различаются{24} отчасти в силу биологических причин и что эти различия способны объяснить, почему женщины не представлены в равной мере в сфере технологий и среди лидеров». И он называл тестостерон биологическим фактором, определяющим эти различия.
Манифест стал