— Но почему-то же она призналась? — задумчиво спросила я. — Кстати, как она объяснила, что произошло в тот злополучный вечер?

Аделаида Анатольевна горестно покачала головой и взялась за следующую сигарету. Руки у нее слегка подрагивали, когда она прикуривала.

— Она сказала, что в тот вечер никак не могла уложить Сережу спать. Что все уже легли, угомонились, а мальчик, который лежал с ним в изоляторе, вообще уже спал — ему были прописаны седативные препараты. И только Сережа стоял на голове, постоянно выбегал из изолятора, заглядывал в комнаты к ребятам, смеялся, рожи корчил… Он вообще был очень эмоционально возбудимым, трудно управляемым ребенком.

— Сколько ему было лет?

— Девять.

— И что, так трудно справиться с девятилетним ребенком? — удивилась я.

Аделаида Анатольевна невольно усмехнулась.

— Сразу видно, что у вас нет детей, — снисходительно произнесла она. — Вы себе представить не можете, как порой бывает трудно с одним ребенком… Порой один такой вот Сережа стоит целого детского дома.

— Понятно. И что же было дальше, по словам Варвары Михайловны?

— Она сказала, что, когда Сережа в очередной раз прокрался к здоровым ребятам, у нее сдали нервы. Время уже приближалось к двенадцати часам ночи. Она поймала его, схватила и потащила в изолятор. Там она насильно уложила его в постель, накрыла одеялом и навалилась сверху своим телом. Так она его удерживала минут пять, потом увидела, что мальчик затих. Тогда она спокойно покинула изолятор. Она утверждает, что была уверена, будто Сережа просто заснул. А наутро обнаружилось, что он мертв…

— И что же ее толкнуло сделать признание? Она как-то это объяснила? И почему она арестована, это вы вызвали милицию? Вы же вроде не хотели скандалов, огласки…

— Если бы я, — невесело усмехнулась заведующая. — Если бы она мне лично призналась… А то тут такое произошло! Рассказ долгий, начать придется издалека.

— Говорите, — кивнула я. — И чем подробнее, тем лучше.

В принципе, меня заинтересовало это дело. И если Аделаида Анатольевна и впрямь хочет нанять меня именно для расследования — а по ее поведению выходило именно это, — то я внутренне уже была готова согласиться. Правда, может выясниться, что эта самая Варвара Михайловна и в самом деле убийца, тогда мне, в общем-то, и расследовать ничего особо не придется, разве что собрать доказательства ее вины, помимо признательных показаний. Но пока нужно было выслушать все до конца.

— Итак, Сережа Губанов поступил к нам в детский дом шесть лет назад, трехлетним мальчиком. Его мать лишили родительских прав за неумеренное употребление алкоголя. Дело в том, что, когда Сереже исполнился год, ее бросил муж. Говорят, что она пила и до этого, правда, она уверяла, будто именно это обстоятельство заставило ее начать прикладываться к рюмке… Одним словом, не знаю, как там что получилось, да это теперь и неважно, — махнула рукой директриса. — Факт в том, что Сережа стал ей совершенно не нужен, он просто превратился в обузу. Маленький мальчик сидел постоянно голодный, соседи стали жаловаться участковому, тот сообщил инспектору по делам несовершеннолетних… В общем, она, эта самая Антонина, с радостью подписала отказ от родительских прав. Говорила, что делает это ради мальчика, дескать, здесь ему будет лучше. Здесь ему и на самом деле, наверное, было лучше, хотя все эти несчастные дети все равно любят своих непутевых родителей… С тех пор Сережа жил у нас. Где находится его отец, никто не знал: с женой он развелся и уехал, нового адреса не сообщил, судьбой сына не интересовался.

Аделаида Анатольевна перевела дух и сказала:

— Давайте все-таки выпьем кофе, я распоряжусь.

Через пару минут женщина в белом халате принесла нам две чашки кофе, и Морозникова, снова закурив и отпив глоток, продолжила:

— И вот, представьте себе, месяца полтора назад вдруг приходит к нам мужчина, представляется Владиславом Юрьевичем Губановым и заявляет, что он — отец Сережи. Оказывается, он случайно узнал, что его сын уже шесть лет как живет в детском доме. И вот, представляете, он приехал затем, чтобы его забрать! Он все это время жил в Санкт-Петербурге, где неплохо преуспел. Женился на местной жительнице, правда, жил поначалу с ее родителями. Потом устроился в какой-то немецкий концерн, стал зарабатывать хорошие деньги — он знает немецкий язык и вдобавок хороший программист. Купил квартиру в Питере, у них с новой женой родился сын, сейчас ему пять лет. Словом, живут они хорошо. Мы все это проверили, разумеется, — все верно.

— А откуда он узнал, что его сын в детском доме?

— Его приятель по Тарасову приезжал в Москву, случайно встретил его там, они разговорились… Адреса своего Губанов никому не давал. Родители его умерли, а больше в Тарасове у него никого не было — он вообще, оказывается, родом из Самары.

— И сыном он никогда не интересовался?

— Говорил, что не думал, что все так плохо, был уверен, что все в порядке. Говорил, что был сильно обижен за что-то на жену, не хотел иметь с ней ничего общего… Ну а заодно и сына из своей жизни вычеркнул. Каялся, конечно, упрекал себя, говорил, что молодой был, горячий. Вот и решил исправить ошибку молодости.

— Ну а вы что?

Морозникова со вздохом развела руками.

— Ну а что я? Я же не могу такой серьезный вопрос решить с бухты-барахты! Разумеется, хорошо, когда детдомовского ребенка забирают в семью, тем более родной отец. Но… Требуется все тщательно проверить, оценить… Да и время нужно. Вдруг это просто порыв, а через три месяца он привезет мальчика обратно и скажет — забирайте его, он мне не нужен. Еще неизвестно, как его теперешняя жена приняла бы Сережу. И потом, не забывайте, что он все-таки шесть лет не интересовался судьбой сына. Да и по документам отец числится пропавшим без вести… Словом, тут много заморочек — и психологических, и бумажных. Но, конечно же, я обещала ему, что подумаю, посоветуюсь в отделе образования, объясню там ситуацию. Договорились, что он приедет через два месяца и тогда уже будем решать вопрос. И вот сегодня он приехал, даже раньше установленного срока…

— А вы что же, не сообщили ему о смерти Сережи? — удивилась я.

Аделаида Анатольевна стала мяться и теребить воротник пиджака.

— Понимаете, я боялась… мне не хотелось… — выдавила она.

— Понимаю, — вздохнула я. — Не хотелось выносить сор из избы. Но вы же понимаете, что он все равно узнал бы рано или поздно.

— Я же не знала, чем это все закончится, что выяснит милиция! Что бы я стала ему говорить, как объяснять случившееся? Мальчика мы похоронили за государственный счет плюс спонсоры помогли… Все сделали как положено.

— Ладно, это неважно, — махнула я рукой. — Рассказывайте дальше.

— Он пришел сегодня утром к нам в детский дом. И не успел дойти до моего кабинета, как ему уже доложили о смерти мальчика!

— Кто?

— Ах, да не знаю я! Только он ворвался ко мне в кабинет уже разъяренный, даже охранник его не остановил. Стал задавать мне кучу вопросов, выяснять всю подноготную, заставил меня выйти в коридор, пригласить весь персонал… Я, признаться, жутко растерялась.