что почувствуешь, — обратился ко мне мой собеседник, когда мы приблизились к костру.

— Да ну, как-то неудобно.

— А чего здесь неудобного, мужчина прикоснулся к молодой девушке, тем более что этого всё равно никто не увидит.

— А если я её напугаю?

— Да ничего не будет, попробуй и сам убедишься.

— А если они, как ты сам говорил, шизики или наркоманы? Шуму, наверное, будет?

— Да нет, они нормальные люди, тех сразу видно, взгляд беглый и тупой, или вообще в одну точку пялятся. Давай не бойся, попробуй!

Ещё по прежней привычке, оглядываясь по сторонам, боясь, что меня кто-нибудь услышит или увидит, я аккуратно подошёл к одной из сидящих у костра девушек и слегка задел пальцем её плечо. Убедившись, что за этим не последовало ни какой реакции, я набрался наглости и привёл ладонью по шее и груди молодой особы. Когда и на это моё действие внимание осталось прежним, я, опустив руку, вновь подошел к своему спутнику.

— Ну что, убедился. Есть какие-нибудь ощущения?

— Да нет, только немного волнения с непривычки.

— Это знаешь, примерно, как порнография, смотреть можно, а всё остальное бесполезно. Вот поэтому мне и интересней заниматься политикой, в ней родимой физического действия не нужно, ну а сознание, как ты понимаешь, у нас всё-таки имеется. Это, приятель, наверное, самая вечная штука, если, конечно оно не изуродовано.

— А ты сам женат?

После такого вопроса мой собеседник, выдержав довольно-таки длинную паузу, почти шепотом ответил:

— Был женат, приятель, но только в той жизни.

— Извини, конечно. А здесь не пытался?

— Да не стоит извиняться, просто, приятель, я однолюб, а моя дорогая пока ещё там осталась. Конечно, что мы здесь снова сойдемся, это мало вероятно, сам, наверное, заметил… Лиц знакомых вроде бы и много, а кто такие — вспомнить не можешь. А на самом деле совсем не исключено, что это твои ближайшие родственники или друзья. В политике там всё проще, главное постоянно средства массовой информации смотреть. Там в любом случае вспомнишь, где ты его раньше видел. Например, смотришь по телевизору, какой-нибудь новоявленный политик или взбесившийся депутат, но тех, как правило, меньше бывает. Как я лично думаю, или от нищей жизни продаются за копейки, или слишком трусливые. Пара костоломов в тёмном переулке подойдёт, кучу проблем пообещают и, как говорится, клиент готов. А может, ещё и старыми методами пользуются, раньше знаешь, как было? Если ещё не сильно в политику влез, вызовут в кабинет, объяснят, что можешь в дурдом сгромыхать, а после дурдома ты недееспособным считался, а раз ты дурак, то какая тебе может быть вера. Сейчас, конечно, такое не катит, дурак, не дурак, чем красивее говоришь, тем больше народу тебя слушает. Вот я и смотрю, как стало у такого оратора много слушателей, как начал подниматься всё выше и выше, времечко прошло, он вроде опять стал, каким был, а то и хуже. И вдруг замечаешь, что в наших рядах его двойничок появился, а начнёшь с таким общаться, опять начинает правду-матку резать, но это всё равно уже бесполезно, отсюда тот мир не переделаешь. Кстати, тут и двойничок президента бегает, такой он шебутной, всё ищет, где на танк можно залезть. Сам я, конечно, не видел, такого, как ты понимаешь, уж по телевизору не покажут, но говорят, что где-то поблизости воинскую часть нашел и каждое воскресение туда бегает по танку поползать. Спятил, наверное, но как говорится, чем бы дитя ни тешилось, а дурак — он, как дитя несмышленое, мы ведь всё равно уже на этом свете от его выходок не заплачем. Мой собеседник хотел ещё чего-то добавить, но в это время я услышал какой-то неприятный писк. Открыв глаза, я понял, что это пищит мой электронный будильник. Выключив его и надев одежду, я вдруг невольно поймал себя на мысли: «А может оно всё так и есть на том свете, но, к сожалению, а может и к счастью, это дано знать только Господу Богу».

январь 1999