любил папу так, что согласился даже на то, чтобы пойти против семьи — на Слизерин. «А смог бы я так?» — задумался последний Поттер. Он не знал ответа на этот вопрос, но по всему выходило, что неважно, кто родил, главное — кто воспитал… И вот это понимание заставило задуматься. — Значит, ты… сын, закончил пятый курс? Тогда вы с… Розой не откажетесь поучить отставших от вас родителей?

Глаза Гермионы сверкнули, о таком девушка почему-то не подумала.

— Ой! — почему-то отреагировала девочка и сразу же закивала. — Только, пожалуйста, не обижайтесь, и это…

— Не обидимся, — вздохнула кудрявая девушка, понимая, насколько это сложно для Розы.

И они начали учиться. Ежедневно два часа — чары, рассказы о зельях, некоторые чары трансфигурации, боевая магия… без перерыва и очень концентрированно, а потом уходили в библиотеку, чтобы искать, искать, искать… Все четверо разными путями искали хоть какую-то информацию о том, как можно сделать так, чтобы Гарри не участвовал. Так проходили дни, пока не наступил самый большой праздник Розы — мамин день рождения. Гермиона могла бы и сама догадаться, что будет именно так, но девушка привычно не подумала, а потому ее ждал сюрприз.

— Уверена, что получится? — поинтересовался Альбус, шалить не особенно любивший.

— Мне рассказали, как правильно.

Кто рассказал — и так было понятно, а раз подарков даже не ожидалось, то Роза решила расшалиться на полную катушку. В общем-то юноша вполне понимал кузину, зная, что для нее значит мама. Услышанное в больнице девочку, пожалуй, почти сломало, поэтому для нее ничего не имело значения, кроме мамы.

— Ла-а-адно, — хмыкнул Альбус, тяжело вздохнув. — Я в деле.

Часть 4

За то, что она собиралась сделать, Роза в старой жизни, несомненно, была бы наказана строгой мамой, не любившей, когда дочь выделялась. Слишком дорожила та Гермиона своим креслом Министра, слишком цеплялась за него, забывая о самом важном в жизни — о семье. Но теперь мама была еще маленькой, поэтому девочка просто не могла себя удержать, да и… На наказание Роза была согласна, лишь бы мама была. Лишь бы ее руки, ее магия, ее голос… Не тихий плач в подушку ночами, а улыбка. За мамину улыбку, такую редкую, девочка была готова на все.

Альбус, конечно же, помог. У него было лучше с трансфигурацией, да и не мог он оставить «там» кузину, а «здесь» сестру одну. Поэтому украшал гостиную, договаривался с эльфами, а потом они мастерили фейерверки… Весь вечер им двоим было чем заняться, поэтому воскресным утром Роза чуть не проспала, но все получилось правильно. Гарри, знавший, разумеется, о дне рождения Гермионы, стоял посреди восхитительно украшенной гостиной, понимая, что это все сделано для Гермионы.

Кудрявая улыбающаяся девушка вышла из спальни, чтобы замереть на пороге гостиной, украшенной ее любимыми цветами. Красивая надпись «С днем рождения, Гермиона!» переливалась на стене, а посреди гостиной стоял Гарри. Лишь чуть поодаль Гермиона заметила стоявших рядом младших Уизли — с надеждой смотревшую Джинни и спокойного, как скала, Рона. Поняв, кто для нее украсил гостиную, девушка на мгновение задохнулась от той любви, что сияла в глазах Джинни… В глазах ее дочери Розы.

— Спасибо, Гарри, — поблагодарила солнечно улыбавшаяся девушка, чтобы шагнуть к Розе, обнимая ее и благодаря на ушко, отчего девочка просто расплакалась. «Каким же я зверем стала в будущем…» — с тоской подумала Гермиона, чувствуя желание присоединиться к плачу Розы. Кудрявая девушка видела, как девочка любуется ее улыбкой, и совершенно не понимала, как так случилось, что она в будущем не замечала этого.

Потом был завтрак, Большой зал, какой-то особенный, потому что и он был украшен ее любимыми цветами. На весь день Джинни и Рон оставили их с Гарри, а вот вечером был торт… и даже фейерверк. «Мамочка, я люблю тебя!» светилось на небе, заставляя плакать не удержавшую в себе эмоции Гермиону. Самый лучший день рождения, самый светлый… Рядом был Гарри и дочка в теле Джинни Уизли, но это была абсолютно точно ее дочь, любившая маму так, что готова была ради ее счастья разрушить мир. Это было очень много для Гермионы Джин Грейнджер. Гарри, глядя на Джинни, которая была дочкой Гермионы, учился любить.

— Ты говоришь, я люблю Гермиону? — спросил Гарри Рона, в теле которого жила душа его сына, Альбуса.

— Ты всегда ее любил, папа, — немного грустно ответил сын. — Тебе стирали память, а ты любил ее, поили Амортенцией, но ты любил ее… даже, когда она тебя избегала, ты ее любил. И любишь, несмотря ни на что…

— Вот как… — тихо проговорил любовавшийся яркой, солнечной улыбкой девушки «мальчик-из-чулана».

— Да, папа, это так, — вздохнул Альбус. — Поэтому мы и решились на это… Ради тебя и ради тети Гермионы. Потому что вы заслужили хоть немного счастья вдвоем.

— Спасибо тебе, сынок, — в этот момент Гарри, никогда не знавший родителей, почувствовал, что Альбус действительно его сын. Так же, как и Роза без мамы, сын не умел жить без папы. И только ради этого стоило попытаться.

— Завтра надо будет еще раз вывести все зелья, — сообщил юноша отцу, который был сейчас его ровесником. — Тебе тогда думаться будет проще.

— Кстати, о «проще», — вспомнил Гарри. — Ты зачем Снейпа сломал?

— Ну па-а-ап, — протянул Альбус, и это так странно смотрелось со стороны, что зеленоглазый юноша заулыбался. — Он сам виноват! Во-первых, испортить зелье я не могу физически, а во-вторых, нечего было лезть ко мне в голову, перед этим оскорбив тебя.

Профессор Снейп уже неделю находился в Больничном крыле. Падая, зельевар перевернул на себя два котла, полных несочетающихся зелий, и немножко взорвался. Зрелище было малоаппетитным. Кроме того, учитывая нанесенный очень сильно разозлившимся за папу Альбусом ментальный удар, поднимется ли его тезка[1] — было очень сложным вопросом. Впрочем, ругать Рона за это никто не стал. Гарри, понимавший, что произошло, тихо поблагодарил сына, а Гермиона не поняла, что случилось.

Альбус уже идентифицировал себя с Рональдом Уизли, сделав усилие, конечно, но вот когда рядом был папа, все куда-то исчезало, потому что это же папа…

***

— Значит, отменить контракт невозможно, — констатировала Гермиона. — Только если признать Турнир недействительным…

— Можно перенести контракт, — твердо сказал Альбус, все для себя решивший.

— Нет, сын, ты