Я снова смотрю на экран ноутбука. Пришло еще одно сообщение:

Вы действительно написали то, о чем инстинктивно подумали в первую секунду?

Я чуть рот не открываю от изумления. Как доктор Шилдс догадался?

Я резко отодвигаюсь на стуле от стола и начинаю вставать. Потом до меня доходит: вероятно, он заметил, что я немного помедлила перед тем, как принялась печатать. Доктор Шилдс понял, что я отвергла свою первую мысль и остановила выбор на более осторожном ответе. Я снова придвигаюсь на стуле к компьютеру и протяжно выдыхаю.

На экране появляется очередное указание:

Глубже загляните в себя.

Не может быть, чтобы доктор Шилдс знал, о чем я думаю, убеждаю я себя. Это пустая аудитория на меня так действует. Я не чувствовала бы себя так чудно́, будь вокруг меня люди.

После короткой паузы на экране снова высвечивается второй вопрос:

Опишите случай из своей жизни, когда вы решились на обман.

Ладно, думаю я. Вам нужна неприглядная правда о моей жизни? Что ж, копну чуть глубже.

Если вы просто участвуете в обмане, это тоже расценивается как обман? – спрашиваю я.

И жду ответа. Но движение на экране создает лишь мигающий курсор. Я продолжаю печатать:

Иногда я зависаю с парнями, которых знаю не очень хорошо. Или, вернее, которых не хочу очень хорошо знать.

Ноль эмоций. Я продолжаю:

Благодаря своей профессиональной деятельности я научилась оценивать людей с первой минуты встречи. Но вне работы я умышленно теряю концентрацию, особенно после пары бокальчиков спиртного.

Несколько месяцев назад я познакомилась с одним басистом. Пришла к нему домой. По всем признакам в квартире с ним жила женщина, но спрашивать об этом я не стала. Сказала себе, что это просто соседка по квартире. Может, зря я надела шоры?

Я отсылаю ответ, а сама думаю, как профессор воспримет мое признание. Моей лучшей подруге Лиззи кое-что известно о моих одноразовых свиданиях, но я так и не сказала ей про флакончики духов и розовую бритву, что видела в ванной в тот вечер. И про то, как часто у меня случаются такие свидания. Наверно, не хочу, чтобы она меня осуждала.

Буква за буквой на экране компьютера складывается короткая фраза:

Уже лучше.

Я довольна, что мне удается подстраиваться под требования анкетера.

Но радость моя мимолетна, потому как в следующую секунду я осознаю, что рассказываю об интимной стороне своей жизни совершенно чужому, незнакомому человеку. Бен, в строгой сорочке, в очках со стеклами в роговой оправе, показался мне профессионалом. Но что мне известно о самом психиатре и его исследовании?

Не исключено, что «морально-этические принципы» в названии теста – это просто слова. На самом деле, это может быть что угодно.

Откуда мне знать, что этот человек действительно преподает психиатрию в Нью-Йоркском университете? Тейлор, на первый взгляд, не из тех людей, кто стал бы выяснять подробности. Она просто красивая молодая женщина, и, возможно, поэтому ее и пригласили.

Пока я решаю, как мне поступить, на экране всплывает следующий вопрос:

Отменили бы вы встречу с кем-то из друзей ради более выгодного предложения?

Напряжение уходит из моих плеч. Кажется, что это совершенно безобидный вопрос, который могла бы задать мне Лиззи, спрашивая совета.

Если б доктор Шилдс замыслил нечто гнусное, зачем бы он стал проводить тестирование в университетской аудитории? К тому же он не спрашивал меня про мои сексуальные связи, напоминаю я себе. Я сама с ним разоткровенничалась.

Я отвечаю на вопрос: Конечно, потому что работа у меня не постоянная. Бывает, я неделями загружена по горло, обслуживаю по семь-восемь клиентов в день, бегая по всему Манхеттену. А за следующие несколько дней – всего пара заказов. Отказываться от работы – не мой вариант.

Я уже хочу отослать ответ, но тут понимаю, что доктора Шилдса не удовлетворит то, что я написала. Выполняя его требования, я даю развернутое объяснение:

Работать я пошла в пятнадцать лет – устроилась в кафе-бутербродную. В колледже проучилась всего два года, потом бросила – не хватало денег на учебу: даже при финансовой поддержке я была вынуждена три раза в неделю подрабатывать официанткой и брать студенческие ссуды. Мне не нравилось, что я постоянно в долгах. Что я постоянно со страхом сую карту в банкомат, ожидая увидеть на чеке отрицательный баланс. Что, уходя домой с работы, я стараюсь украдкой прихватить с собой сэндвич…

Теперь я преуспеваю чуть лучше. Но у меня нет финансовой подушки, как у моей близкой подруги Лиззи. Родители ежемесячно присылают ей чек. А мои сами еле сводят концы с концами, тем более что у моей сестры особые потребности. Поэтому, да, порой мне приходится разочаровывать кого-то из друзей и отказываться от запланированного похода в кино или в бар. Я должна заботиться о своем финансовом положении. Потому что рассчитывать я могу только на себя.

Я смотрю на последнюю строчку.

Не слишком ли плаксиво? Надеюсь, доктор Шилдс поймет, что я пытаюсь до него донести: проблемы есть у всех, и в этом смысле моя жизнь – не идеал. Но могло быть и хуже.

Я не привыкла выставлять на обозрение всю подноготную о себе. Писать о сокровенных мыслях – все равно что смыть косметику и увидеть голое лицо.

Я отвечаю еще на несколько вопросов, в том числе и на такой: Стали бы вы читать SMS-сообщения, адресованные вашему супругу или партнеру?

Если б я подозревала его в измене, непременно, печатаю я. Хотя замужем я никогда не была и в гражданском браке тоже ни с кем не жила. У меня были полусерьезные отношения с двумя парнями, но они не давали мне повода усомниться в их верности.

К тому времени, когда я заканчиваю отвечать на шестой вопрос, чувствую я себя уже совершенно не так, как в первые минуты тестирования. Я возбуждена, будто выпила лишнюю чашку кофе, но больше не нервничаю и не волнуюсь. Я предельно сосредоточена. И совершенно потеряла счет времени. Сколько я уже в этой аудитории: сорок пять минут, полтора часа?..

Только я закончила писать о том, в чем никогда не решусь признаться родителям, – что я втайне оплачиваю некоторые расходы на лечение Бекки, – на экране возникает очередная запись:

Должно быть, вам нелегко.

Я прочитываю сообщение второй раз, медленнее. Как ни странно, добрые слова доктора Шилдса даруют мне утешение.

Я откидываюсь на спинку стула, чувствуя между лопатками холод вдавившегося металла, и пытаюсь представить внешность доктора Шилдса. В моем воображении это седобородый мужчина плотного телосложения. Вдумчивый, чуткий. Наверно, он все это уже читал. И не осуждает меня.

Нелегко, думаю я, быстро моргнув несколько раз.