И печатаю: Спасибо.

Прежде никто никогда не стремился узнать обо мне так много; большинство довольствуются учтивой болтовней, которую не жалует доктор Шилдс.

Возможно, тайны, что я храню, куда более весомые, потому что, исповедуясь перед доктором Шилдсом, я будто сбрасываю с себя тяжесть.

Ожидая следующего вопроса, я подаюсь чуть вперед и сижу, покручивая на указательном пальце серебряное тройное колечко.

Секунды идут, вопроса нет. Предыдущие появлялись быстрее.

Но вот наконец очередной вопрос:

Когда-нибудь вам случалось наносить глубокую обиду тому, кто вам дорог?

Я едва не ахаю.

Дважды перечитываю вопрос. Невольно бросаю взгляд на дверь, хотя знаю, что никто не подглядывает за мной через стекло в ее верхней части.

Пятьсот долларов, думаю я. Мне уже не кажется, что это легкие деньги.

Я не хочу мешкать слишком долго. Доктор Шилдс поймет, что я пытаюсь уйти от честного ответа.

К сожалению, да, печатаю я, надеясь выиграть время. Накручиваю на палец одну из своих волнистых прядей, затем продолжаю: Впервые приехав в Нью-Йорк, я познакомилась с одним парнем, который мне понравился. Одна моя подруга тоже была в него влюблена. И он пригласил меня на свидание…

Я останавливаюсь. Рассказать тот случай – раз плюнуть. Это не то, что желает знать доктор Шилдс.

Буква за буквой я медленно стираю напечатанное.

До сей минуты я была честна, выполняя условия, на которые согласилась перед тестированием. Но теперь подумываю о том, чтобы слукавить.

Доктор Шилдс, наверно, поймет, что я сочиняю.

Вот интересно… А что будет, если я скажу правду?

Порой мне кажется, что я причиняю боль всем, кого когда-либо любила и люблю.

Мне страсть как хочется это напечатать – аж руки чешутся. Я представляю, как доктор Шилдс сочувственно кивает, предлагая мне продолжать. Если б я рассказала ему о том, что я совершила, возможно, он опять написал бы что-нибудь подбадривающее.

У меня сжимается горло. Я провожу рукой по глазам.

Если б у меня хватило смелости, я принялась бы объяснять доктору Шилдсу, что летом, пока родители были на работе, Бекки находилась на моем попечении, что я уже в тринадцать лет была вполне ответственным человеком. Бекки порой меня жутко раздражала – вечно врывалась ко мне в комнату, когда у меня были друзья, брала мои вещи, пыталась всюду следовать за мной по пятам, – но я ее любила.

Люблю, поправляюсь я. И сейчас люблю.

Просто мне больно быть рядом с нею.

Я все еще не написала ни слова. Стук в дверь. Бен предупреждает меня, что осталось пять минут.

Я поднимаю руки и медленно печатаю: Да, и я готова отдать что угодно, лишь бы загладить свою вину.

Не раздумывая, я отправляю это сообщение.

Смотрю на экран компьютера, но доктор Шилдс ничего не пишет в ответ.

Курсор пульсирует, как сердце, – завораживающее зрелище. Я ощущаю резь в глазах.

Если доктор Шилдс сейчас что-нибудь напечатает – если попросит продолжать, скажет, что я могу задержаться сверх отведенного мне времени, – я останусь. Выплесну из себя все; расскажу ему все начистоту.

У меня учащается дыхание.

Будто я стою на краю скалы и жду сигнала, чтобы прыгнуть вниз.

Я неотрывно смотрю в компьютер, зная, что у меня в запасе всего одна минута.

На экране по-прежнему пусто, только курсор трепещет. В такт его мерцанию в моем сознании внезапно начинает пульсировать: Расскажи. Расскажи.

Когда Бен открывает дверь, мне стоит больших трудов отвести глаза от экрана и кивнуть ему.

Оборачиваясь, я медленно стягиваю со спинки стула куртку, беру рюкзак. Напоследок бросаю взгляд в компьютер, но экран по-прежнему пуст.

В ту же минуту как я встаю, меня захлестывает волна усталости. Я абсолютно выхолощена. Ноги свинцовые, в голове туман. Мне хочется одного – прийти домой и залезть под одеяло вместе с Лео.

Бен ждет у выхода, глядя в «Айпад». Я замечаю на дисплее имя Тейлор, под ним – еще три женские фамилии. И у каждой свои секреты. Интересно, станут ли они их раскрывать?

– Завтра в восемь жду вас здесь в вестибюле, – говорит Бен и начинает спускаться по лестнице. Я с трудом поспеваю за ним.

– Хорошо. – Держась за перила, я смотрю на ступеньки, чтобы не споткнуться.

Мы достигаем подножия лестницы, и я, поколебавшись, спрашиваю:

– Можно вопрос. Что это за исследование?

У Бена вид немного раздраженный и какой-то дерганый. Я обращаю внимание на его начищенные туфли, на изящный стилус в руке.

– Комплексный анализ морально-этических принципов XXI века. Доктор Шилдс пишет научную работу по результатам тестирования сотен респондентов.

Потом он устремляет взгляд мимо меня, в сторону следующей женщины, ожидающей в вестибюле.

– Дженнин?

Я выхожу на улицу, застегиваю кожаную куртку. С минуту стою на месте, пытаясь сориентироваться, затем поворачиваюсь и иду домой.

Кажется, что все вокруг заняты обычными делами: несколько женщин с яркими ковриками в руках заходят в студию йоги, что находится на углу; мимо, держась за руки, идут два парня; по тротуару мчится на самокате малыш, за которым с криком бежит его отец: «Сбавь ход, дружище!».

Два часа назад я даже не оглянулась бы ни на кого из них. Но сейчас, вновь оказавшись в шумном кипучем мире, я немного растеряна.

Я иду к своему дому, дойдя до угла, останавливаюсь на светофоре. На улице холодно, и я достаю из карманов перчатки. Надевая их, замечаю, что прозрачный лак на ногтях, который я нанесла только вчера, уже отслаивается и шелушится.

Должно быть, я скребла по ногтям, пока раздумывала, стоит ли отвечать на последний вопрос.

Ежась, я обхватываю себя руками. Такое ощущение, что я подхватила какой-то простудный вирус. А у меня сегодня четыре клиента, и я плохо представляю, где взять силы, чтобы таскаться по городу с чемоданчиком и поддерживать пустой разговор.

Интересно, а завтра тестирование продолжится с того вопроса, на котором я остановилась? Или доктор Шилдс позволит мне пропустить его и задаст новый?

Я сворачиваю за последний угол, и передо мной вырастает многоквартирный дом, в котором я живу. Я вхожу в подъезд, тяну за собой дверь, пока не раздается щелчок. Тащусь наверх, с трудом преодолевая четыре лестничных пролета, отпираю квартиру и падаю на постель. Лео запрыгивает ко мне, сворачивается рядом клубочком. Порой мне кажется, он чувствует, что я нуждаюсь в утешении. Я завела его два года назад, по сути, поддавшись сиюминутному порыву. Как-то зашла в приют для животных, чтобы посмотреть на кошек, и увидела его. Он не лаял, не скулил. Просто сидел в клетке и смотрел на меня, будто только и ждал, когда я за ним приду.