останавливается прежде, чем подойти к двери, пытаясь собрать себя, как мелодию, которую не хочет писать.

Он знает – как и все мы – что бабушка собирается оставить этот дом кому-то из женщин. Она унаследовала его от своей матери, чьим предсмертным желанием было, чтобы Сигласс всегда принадлежал женщинам семьи Даркер. Решение пропустить поколение жутко расстроило моего отца, как только он узнал об этом. Отец никогда не хотел Сигласс, ему просто нужны были деньги, чтобы сохранить оркестр. Он бы продал это место еще много лет назад, если бы это зависело от него. Бабушка спонсировала амбиции моего отца с малых лет, но сколько бы она ему ни давала, этого никогда не хватало. Я спускаюсь вниз, чтобы увидеться с ним, хотя и знаю, что он не хотел бы меня видеть. Я никогда не остаюсь наедине с собой слишком долго; мне нельзя доверять.

Поппинс уже у двери, и бабушка открывает ее прежде, чем отец успевает постучать. При виде его лицо бабушки озаряется искренней улыбкой, обнажающей ровные белые зубы, все еще достаточно острые, чтобы укусить.

– Здравствуй, Фрэнк.

– Мама, – говорит он со странным вкрадчивым кивком. – Рад тебя видеть.

– Неужели? Может, тебе стоит попробовать навещать меня почаще? – В ее глазах мелькают искры веселья, но мы все знаем, что она говорит серьезно. Бабушка никогда не чувствовала себя одинокой, оставаясь одна в доме, но вещи и люди, по которым мы скучаем, меняются с возрастом.

Отец не отвечает. Болезненных тем лучше избегать, когда тебя уже жалили слишком много раз. Вместо этого он бросает взгляд на стену с часами, опускает на пол чемодан и вешает пальто на стойку. Он носил одно толстое, черное шерстяное пальто уже много лет, не потому, что не может себе позволить новое, а потому, что мой отец всегда был человеком привычки.

– Не забудь отметиться, – говорит бабушка, преграждая ему дорогу, когда он пытается пройти в гостиную. Это место было его домом, а дома детства скрывают разнообразных призраков для людей вроде отца. Взрослый мужчина быстро начинает вести себя как маленький мальчик.

Стены в коридоре почти полностью скрыты часами всех размеров, цветов и дизайнов. Большие, маленькие, круглые, квадратные, электронные, с кукушкой, музыкальные, с маятником, новомодные и даже винтажные настенные песочные часы, наполненные песком из бухты Блексэнд. Ближайшие ко входной двери часы – одни из бабулиных самых любимых. Это антикварные деревянные табельные часы со старой корнуэльской фабрики, изначально используемые работниками, чтобы отмечать начало и конец смены. Мой отец вздыхает. Он встречает большинство вызовов с заведомым поражением. Он берет карточку со своим именем из крохотного шкафчика, вставляет ее в часы, выбивает время, потом возвращает ее обратно.

– Довольна? – спрашивает он.

– В экстазе, – отвечает бабушка с улыбкой. – Чем старше становишься, тем большее значение обретают семейные традиции; они объединяют нас, когда мы проводим слишком много времени порознь. Если ты проверишь свою карточку, ты увидишь, что прошло многовато времени с тех пор, как меня навещал мой единственный сын.

Это знакомый семейный танец, движения которого знаем мы все.

Она направляется за ним в гостиную, но останавливается в дверном проеме.

– Тебя это тоже касается, – говорит она мне через плечо. Я надеялась, что избавлена от этого ритуала – я все время навещаю бабушку – но если это доставит ей удовольствие, я подыграю. Я беру карточку с моим именем, отмечаюсь и кладу ее обратно. Ее лицо озаряется радостью, когда она видит это, но омрачается, как только мы присоединяемся к отцу в гостиной.

Если вы можете вообразить себе комнату с разномастной ретро мебелью, музыкальным автоматом 50-х годов, диванами пастельных оттенков, уютными креслами, полками, уставленными таким количеством книг, что они начали проседать посередине от их тяжести, огромными окнами с видом на море, гигантским камином, бирюзовыми обоями, испещренными от руки нарисованными птицами и цветущей бузиной, то вы можете представить гостиную Сигласса. Я никогда не видела ничего подобного.

Бабушка поднимает бутылку скотча с медной тележки для напитков в углу. Я качаю головой – для меня рановато – но отец кивает, затем принимается гладить Поппинс, пока бабушка наливает напиток. Он единственный в семье пьет виски, все остальные его терпеть не могут. Бабушка смешивает себе Мохито, разрывая немного листьев мяты, затем кроша лед древней скалкой, прежде чем плеснуть щедрую порцию рома. Я поражаюсь восприятию обычных напитков в семье Даркер. В этом доме не используют скромный шерри даже для бисквита.

Из-за небольшого оседания – едва заметного, если не знать, куда смотреть, а наша семья всегда умело заклеивала трещины – напитки, поставленные на стол в этой комнате, тут же начинают сползать. Моя мать говорила, что поэтому вся семья слишком много пьет – всегда приходится держать свои стаканы, чтобы не разбить их – но я не думаю, что причина в этом. Некоторые люди пьют, чтобы утопить свои печали, другие, чтобы в них поплавать.

Мы сидим в неловком, но хорошо отрепетированном молчании, и я замечаю, что они оба делают по несколько глотков, прежде чем попытаться завести разговор. Ветви нашего семейного древа разрослись в разных направлениях, и лучше избегать неспокойных тем, способных согнуть и сломить их. Я вежливо улыбаюсь и пытаюсь забыть обо всех годах, когда отец не разговаривал со мной, не навещал меня в больнице, или просто вел себя так, будто я умерла. Я притворяюсь, что не помню о забытых им днях рождения, или рождественских вечерах, когда он решал остаться на работе, а не вернуться домой, бесчисленных раз, когда он заставлял мать плакать, или ту ночь, когда я услышала, как он обвинил в их разводе меня и мое сломанное сердце. Просто на это время, пока мы ждем прибытия других, я притворяюсь, что он хороший отец, а я – дочь, которую он хотел.

Мне не приходится притворяться долго.

Следующей появляется моя старшая сестра, спасшая меня от утопления, когда ей было десять. Роуз красивая и самая умная из всех нас. Она на пять лет старше и почти на фут выше меня. Мы никогда не были близки. Мне сложно быть вровень с сестрой не только из-за ее роста и разницы в возрасте. Не считая одинаковой крови, текущей в наших венах, у нас попросту нет ничего общего.

Роуз работает ветеринаром и всегда предпочитала общество животных людям. Ее одежда такая же практичная, как и она сама: тельняшка курткой в обтяжку в сочетании со строгими (экстра-длинными) джинсами. Она выглядит старше своих тридцати четырех. Ее длинные каштановые волосы