На такой тихой свадьбе ему еще не приходилось бывать. Ясно, что кончина графа Селборна наложила отпечаток на происходящее событие, но по отношению к кузине Энн это было несправедливо.

Церковные скамьи наполовину пустовали, орган играл еле слышно, и даже цветы не выглядели свежими.

– Дело в том, старина, – прошептал Ферди, усаживаясь рядом с кузеном, – что, поскольку со смерти твоего отца не прошло и года, мама хотела отложить бракосочетание. – Он откашлялся. – Ты же знаешь, как строго она придерживается правил! Но Энн и слышать не желала об отсрочке, поэтому они сошлись на немноголюдной свадьбе. – Ферди фыркнул. – По-моему, это жалкое зрелище.

Роб украдкой оглядел полупустую церковь, и его охватило недоброе предчувствие.

– Насколько немноголюдная, Ферди? – спросил он.

– Ну, присутствуют только родственники. Человек сорок от силы. Ты же знаешь, Роб, что у нас небольшая семья.

Роб сделал в уме быстрый подсчет: сорок человек, из которых половина – женщины… Но у Селборнов чаще рождались сыновья, а не дочери. Например, у тети Клариссы Харли было пятеро сыновей…

Он снова огляделся. Кажется, присутствует пятнадцать женщин, и большинство из них явно замужем, а остальные либо слишком юны, либо стары.

Огаста Селборн, единственная взрослая подружка невесты, выглядела очень важной в оранжевом кисейном платье с изобилием розочек. Леди Каролина Спенсер, дальняя родственница с запятнанной репутацией, сидела напротив через проход в голубом шелковом платье с вызывающе глубоким вырезом. Она подмигнула Робу и похлопала по скамье рядом с собой. Он притворился, что не заметил этого. Выходит, что Каро и Огаста – единственные подходящие дамы. Настроение у него совсем испортилось.

Когда невеста начала медленно идти по проходу, орган заиграл чуть громче.

Роб смотрел прямо перед собой. Не пялиться же на собравшихся! Позже у него будет достаточно времени, чтобы утвердиться в своих худших предположениях.

После церемонии модно одетые гости столпились на ступенях церкви. Роб остановился и поискал глазами Ферди.

Наконец он увидел кузена – тот стоял около новобрачных. Энн получала традиционный поцелуй на счастье от трубочиста. Она раскраснелась, и от крепкого объятия прическа у нее немного растрепалась.

Роб заметил, что новобрачный выглядел растерянным, так как трубочист был ладным парнем лет двадцати трех с веселыми черными глазами и озорной улыбкой.

Такой мужчина вполне способен сбежать с новобрачной прямо из-под носа у мужа.

Роб криво усмехнулся. Ему самому впору куда-нибудь убежать! Но не с трубочистом же… Толпа немного расступилась, и Роб увидел, что трубочист, видно, привел с собой жену – немного поодаль от него стояла молодая женщина, одетая в традиционный наряд: черный облегающий жакет и накрахмаленную присборенную юбку.

Юбка была ей немного коротка и открывала стройные щиколотки в черных башмачках. Узкий жакет обрисовывал красивую фигуру. У женщины были черные как смоль волосы, высоко уложенные под черной бисерной сеткой. Кожа – прозрачно– бледная, а глаза на овальном лице широко расставлены.

Она была очень хорошенькая.

Словно почувствовав, что на нее смотрят, она повернула голову и встретилась глазами с Робом. У него перехватило дыхание, как будто кто-то ударил его в живот. Глаза у нее были темно-голубые, похожие на фиалки. Она не отвернулась, а с достоинством – и, как ему показалось, немного свысока – выдержала его взгляд.

Роб, сам того не заметив, шагнул к ней навстречу, не обращая внимания на приветствия присутствующих, и оказался рядом. Она была маленького роста, и ее макушка едва доходила ему до плеча, так что ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на него. В ее глазах промелькнуло легкое смущение, словно она не знала, чего от него ожидать.

Роб поискал в кармане монету и вытащил гинею, засверкавшую золотом в лучах летнего солнца.

– Мне необходима удача, – сказал он. – Я покупаю у вас поцелуй. Идет?

Джемайма наблюдала за Джеком и невестой. Эта глупая курица, кажется, больше влюблена в моего брата, чем в жениха, подумала она. Она ненавидела подобные праздничные сборища надменных, радостно щебечущих аристократов. А ее отец при этом излучал дружелюбие, играя роль главного трубочиста. Всё – сплошное притворство. На самом деле жизнь трубочиста – это духота, копоть и жара, мозоли на ступнях и содранные до крови локти, пыль во рту и горле, холодные, жесткие доски и ломота в костях от усталости. Их и эту благоухающую духами толпу разделяет пропасть. Эти люди ничего не желают знать о другой жизни. Они платят за выдумку, а отец ради денег сделает что угодно.

Вдруг Джемайма почувствовала покалывание кожи и вздрогнула. Кто-то на нее смотрит! Она медленно повернула голову.

Сбоку толпы гостей стоял мужчина, высокий и широкоплечий, правда не такой крепко сложенный, как Джек. У него были густые каштановые волосы, разметавшиеся от ветра, и загорелое лицо, строгое и красивое.

У Джемаймы сдавило под ложечкой. Она поймала себя на том, что в упор уставилась на него. Он, очевидно, расценил это разглядывание как приглашение, поскольку направился сквозь толпу гостей прямо к ней. Она увидела, что он отмахнулся от знакомого, который заговорил с ним. Мужчина шел к ней, а она стояла, замерев, и ее бросало то в жар, то в холод. Он сделал всего пять шагов и очутился рядом. Она подняла лицо и посмотрела на него.

Он был хорош собой и, наверное, так же высокомерен, как и многие молодые знатные господа, привыкшие к тому, чтобы им повиновались. Вот этого-то как раз она терпеть не могла.

В глубине его темно-карих глаз таилась теплота, губы твердо очерчены, и уголки слегка приподняты, словно он любил посмеяться. А когда он улыбнулся, то на щеке появилась очень привлекательная складочка. В руке он держал гинею.

– Мне необходима удача, – спокойно произнес он, словно заказывал корзинку земляники. – Я покупаю у вас поцелуй. Идет?

Джемайма уже готова была дать ему отпор, но увидела, как за ней наблюдает отец, устремив взгляд на золотую монету.

Она взяла гинею и с дерзким видом надкусила. Это было частью «спектакля».

– Неподдельная, – сказала она, подражая знакомому ей с детства говору трубочистов. – А вы, сэр, видать, настоящий джентльмен. – И подбросила монету, прежде чем сунуть в карман.

– Уверяю, что и я, и монета – неподдельные, – сказал он. – Я не стал бы вас обманывать. – Его голос, ровный и глубокий, согревал… подобно солнцу, накалившему каменные ступени у нее под ногами.

– Ладно. Один поцелуй на счастье. – Ее голос прозвучал хрипловато.

Она подставила ему щеку, ожидая получить обычный поцелуй. А он наклонил голову и коснулся ее губ сначала легонько, а затем покрепче, отчего Джемайму охватил жар. Он отодвинулся.

Джемайма открыла глаза и увидела его смеющееся лицо.