ответил Мазен. Он обогнул пару ковыляющих с песнями музыкантов и остановился по другую сторону от прилавка. Указывая на ковер, который привлек его внимание, он проговорил: – Ваши ковры прекрасны.

Глаза ткачихи сощурились в улыбке.

– Шукран. Но тем, на который вы смотрите, должна хвастаться не я. Это работа моей дочери. Я просто за ней присматривала. – Подняв руку, она провела пальцами по бахроме. – Он соткан из лучшей верблюжьей шерсти, и на него ушло много недель, пока мы с племенем нашей сестры ехали через скалы над Хибаном.

«Племя». Это слово пробудило в Мазене неуместное томление. Хотя его семья и была потомком кочевников, они уже очень давно не трогались с места… По крайней мере, родня по отцовской линии. Ему хотелось бы узнать, каково это – считать домом всю пустыню.

Он улыбнулся:

– Боги благословили вашу дочь природным талантом. Этот ковер напомнил мне тот, что мне подарили много лет назад. У него похожая выделка и узор. Синие ромбы на белом, а в центре – полумесяц. Мне сказали, что его ткал мастер.

– О, это мой узор! – ткачиха тихо рассмеялась. – Как приятно слышать, что тебя называют мастером.

Мазен ответил ей такой же улыбкой.

– Мне очень приятно с вами познакомиться.

– Да вы настоящий льстец!

– Я говорю правду и только правду.

Он снова посмотрел на ковер – один из многих потрясающе красивых, развешанных по деревянным рамам. Если бы он мог незаметно протащить домой ковер, то взял бы его. Однако эти вылазки не предполагали покупок.

– А вы, случайно, не знакомы с рассказчиком по имени Старый Руба?

Глаза ткачихи заискрились смехом.

– Лучше спросить, кто с ним не знаком. Сегодня я его не видела, но его золотистый шатер вы не пропустите. – Она выгнула бровь. – Если вы ищете истории, то эти ковры их тоже рассказывают.

– Ах, это истории, на которые у меня не хватит монет.

Ложь была настолько вопиющей, что его самого передернуло.

– Что, даже не попробуете торговаться?

– Заплатить меньше полной цены было бы оскорблением!

– Вам повезло иметь золотой язык. – Купчиха попрощалась с ним со смехом и взмахом руки. – Возвращайтесь, когда сможете восхвалить меня монетами, а не словами.

Мазен пообещал это кивком и улыбкой и отправился дальше в поисках Старого Рубы. Новые расспросы позволили выяснить, что корабль, «Айшам», на котором должен был приплыть рассказчик, еще не пришвартовался. Мазену оставалось только ждать, так что он нашел себе занятие в ближайшей чайхане. Сев с того края, откуда хорошо были видны приближающиеся корабли, он заказал кофе с кардамоном.

Дожидаясь, он развлекался тем, что разглядывал прохожих и придумывал про них истории. Мужчина в многоцветном одеянии убегал от своей актерской труппы, те мужчины, что переговаривались таинственным шепотом, стали у него распространителями запретных опьяняющих веществ, а ребенок, крепко вцепившийся в отцовскую руку и широко улыбающийся, был сочтен иностранцем, впервые увидевшим базар Мадинны.

Мазену как раз принесли кофе, когда до него долетел разговор из-за соседнего столика, где пятеро мужчин горбились над своими напитками и сплетничали, словно старухи.

– Говорят, наследный принц притащил с собой джинна.

– Зачем? Для ритуального убийства?

Мазен покосился на говорившего и поспешно отвернулся. Он узнал этого человека – один из дворцовых стражников, получивший выходной. «Успокойся! – мысленно приказал он себе. – Ему тебя не узнать».

Это было скорее надеждой, чем разумным выводом. Его не узнавали во время таких вылазок лишь потому, что он не надевал монарших украшений. Он убирал все три серьги, говорившие о том, что он третий сын султана, и снимал материнский шарф. А еще он не надевал золото и серебро.

Но хотя все, отмечавшее его как принца, отсутствовало, собственные черты он спрятать не мог. Ни свои волнистые черные волосы, ни золотистые глаза. Таким образом, он все равно оставался Мазеном, при всех своих мешковатых бежевых одеждах. Вряд ли гутра на голове что-то изменит, если они увидят его глаза.

«Успокойся. Ни к чему привлекать к себе внимание».

Он отпил кофе.

И тут же им подавился. Стражники прекратили свое бормотание и уставились ему в спину.

«Что за проклятый день!»

Один из стражников подошел к Мазену спросить, все ли у него в порядке. Он попытался засмеяться, но безуспешно.

– Хорошо, – с трудом выдавил он. – Все хорошо. Спасибо за заботу.

Сердце у него панически колотилось. «Отвернись. Отвернись».

К счастью, мужчина вернулся к своему разговору.

– В последнее время в городе стало больше джиннов.

– Больше? Мне казалось, меры безопасности наследного принца должны были не допускать их в город.

Мазен стиснул пиалу. Для джинна войти в Мадинну означало подписать себе смертный приговор, зачем бы им было сюда вторгаться?

– Кому нужны эти сложные меры безопасности, – пренебрежительно махнул рукой один из мужчин. – Надо устроить публичные убийства. Пускать им кровь, собирать тут же проросшие цветы и раздавать зрителям. Это их отпугнет.

Мазену вспомнилась ужасная серебряная кровь на одежде брата. Где именно Омар убил джиннов и что за жизнь возникла на их крови? Молили ли они, чтобы его бессердечный брат их пощадил? Или безрезультатно боролись до самого конца? Мазену не хотелось представлять себе их умоляющими. Не нравилось думать о том, что их жизни прерываются с пролитием крови.

Было удивительно, до ужаса удивительно, что серебряная кровь, пролитая в отчаянной борьбе, может разбудить природу.

В отличие от человеческой крови, которая всегда говорит только о потере. О боли. Об исчезновении.

Мазен невольно вспомнил, как в последний раз видел мать. Это было десять лет назад, ему было всего двенадцать. Он помнил, что она спала. Или так он подумал. Он пришел с посланием от отца и обнаружил ее неподвижно лежащей на кровати, бесстрастно уставившейся в потолок, с алым пятном на груди.

Мазен медленно выдохнул, прогоняя это воспоминание. Время от времени оно болезненно проявлялось. Мать убил какой-то джинн, поэтому отец запретил ему выходить из дворца без охраны.

Он поднял голову, отчаянно пытаясь на что-то отвлечься. Долго искать не пришлось: всего в нескольких шагах какая-то женщина неподвижно застыла в толпе, улыбаясь ему. Она была высокой и тонкокостной, с красивыми формами и длинными ногами, что подчеркивали тонкие слои шелка и газа в ее одеянии.

В теле Мазена вспыхнуло желание при виде ее сияющего облика, при взгляде в ее завораживающие глаза, которые в свете солнца меняли цвет от кофейно-черного до янтарного.

Он смутно осознавал, что дрожь похоти, пробегающая по его телу, неестественна, однако более влиятельная часть его существа не намерена была об этом думать.

Женщина затрепетала ресницами, повернулась и пошла прочь.

Какое-то странное напряжение повисло в воздухе натянутой струной.

И лопнуло.

Мазен встал и, раздвигая губы в медленной улыбке, двинулся за богиней в хаос базара. Потому что кто же еще это мог быть?

Никогда прежде он не испытывал столь сильного вожделения. Конечно, он должен был последовать за ней. Он должен был… Должен…

Сделать ее своей.

3

Лули

– Что