улицах в основном полно запоздалых пассажиров, которым нужно куда-то спешить и некогда рассматривать окружающую обстановку. Никто не удосуживается взглянуть на меня дважды несмотря на то, что я иду быстрым шагом с девушкой на руках, и я рад этому. Мой успех зависит от того, чтобы меня не заметили, и я стараюсь не надевать шляпу и шарф, мое лицо по большей части скрыто, просто еще один человек, плотно закутанный в холодный московский воздух.

Неделю назад по всему городу еще висели праздничные украшения, но сейчас все они сняты. Это худшая часть зимы, когда исчезает всякая радость, которую можно было бы извлечь из нее, исчезают огни и веселье, и не остается ничего, кроме серого неба, холодного пронизывающего ветра и грязных слякотных сугробов. В это время года, в середине января, все кажется еще более унылым, и я ловлю себя на том, что отчаянно жалею, что не получил назначение куда-нибудь в более теплое место. Возможно, в Мексику. Я бы договорился с картелем за немного солнечного света. Это кажется честным обменом.

Но вместо этого я здесь, отмораживаю себе яйца, пока несу девушку в свой отель в одной из самых приятных частей города. Иногда мои задания требуют, чтобы я останавливался в настоящих отстойниках, чтобы избежать обнаружения, но, по крайней мере, на этот раз мне разрешили остановиться в пятизвездочном заведении, что является настоящим удовольствием по сравнению с моей последней работой в фавелах.

Тем лучше присматривать за Гришей Федоровым, который трахал целую вереницу студенток в этом отеле. Но единственная, кто нас по-настоящему заинтересовала, это Лидия, которой удалось наладить с ним настоящие отношения.

Швейцар приподнимает бровь, когда я подхожу к отелю. Я его не узнаю, что означает, что он, вероятно, не работал, когда я регистрировался несколько ночей назад, или в любое другое время с тех пор. Тем не менее, все в этом отеле, с кем я могу столкнуться, были проинформированы о том, кто я такой и что со мной нельзя связываться, и этот швейцар не будет исключением.

— Волк передает привет, — четко произношу я, подходя к вращающейся двери. Если этот швейцар не был проинформирован, что было бы серьезной оплошностью, он поймет по этим словам, что я работаю на Владимира и почему я здесь. Никто не тронет меня, не помешает мне и не натравит на меня полицию.

Он отходит в сторону, быстро отводя взгляд, словно боясь даже быть замеченным, и я чувствую небольшую, мрачную волну облегчения.

Мне не обязательно нравится заставлять обычного мужчину или женщину бояться меня. Конечно, есть люди, которым мне действительно нравится вселять здоровую дозу страха, в чьих глазах я даже получаю удовлетворение, видя ужас, но швейцар не из таких, или горничная, которая убирает мою комнату, или человек, который оформляет мой железнодорожный билет. Мой босс, Владимир, – человек, которому нравится заставлять всех его бояться, но я никогда этого не понимал.

Страх, как и все остальное, теряет свой вкус, когда его слишком много. Если весь мир боится вас, вы совершенно одиноки.

Несмотря на то, что я прожил в основном одинокую жизнь, мне нравится думать, что по крайней мере некоторые из людей, с которыми я сталкивался изо дня в день, находили меня достаточно приятным, чтобы вспоминать меня с добротой, когда они вспоминали обо мне. В конце концов, особенно для такого человека, как я, что еще останется, когда меня не станет? Не будет ни детей, ни жены, ни семьи, ни близких друзей, которые сохранили бы память обо мне. Возможно, просто швейцар отеля, который запомнит человека, который проскользнул во вращающиеся двери, либо потому, что испугался, либо потому, что нашел меня неотразимым каким-то другим способом. Я бы предпочел, чтобы это не всегда был страх. И чаще всего я стараюсь быть незаметным. 

Но я бы хотел, чтобы обо мне помнили с добротой, если это так.

В моей работе смерть всегда ощущается очень близко, но в последнее время это стало ощущаться еще сильнее.

Я несу Лидию в свою комнату на 17м этаже, быстро иду по коридору, пока кто-нибудь из гостей не поднялся наверх и не увидел меня. Она абсолютно неподвижна в моих объятиях, что меня беспокоит, но все, что я могу сделать, это ждать, когда она проснется, и надеяться на лучшее.

Посреди моего гостиничного номера есть одна кровать королевских размеров с накрахмаленными простынями, которой, к сожалению, никто не пользовался, кроме как для сна, и я укладываю ее поверх нее, хватаю с кровати тонкое шерстяное одеяло и натягиваю на нее, прежде чем отступить. В комнате довольно тепло, и я размышляю, стоит ли мне снять некоторые слои ее одежды, в которые она закутана. Я не хочу, чтобы она волновалась, когда проснется, но в то же время даже мне не терпится снять пальто, шарф и шапку, учитывая тепло в комнате. Горничная включила газовый камин, когда пришла убрать и застелить постель, пока меня не было, и хотя атмосфера здесь прекрасная, тепло почти удушающее.

Я начинаю с того, что сбрасываю свою собственную одежду, бросаю свой черный шерстяной плащ и шерстяной пуловер, который был на мне под ним, на ближайшее кресло, затем бросаю шарф и кепку на сиденье. Я провожу рукой по своим коротким темным волосам, присаживаюсь на край дивана, наблюдая за ней закатывая рукава рубашки.

Наконец, я пересекаю комнату, направляясь туда, где она лежит на кровати, надеясь, что она проснется. Все было бы проще, если бы она просто проснулась, и мы могли бы обсудить то, что нам было предназначено. Но она по-прежнему неподвижна, ее лицо бледнее, чем кажется здоровым, длинные светлые ресницы ложатся на худые щеки. От одного взгляда на нее во всей этой одежде мне становится жарко и неуютно, поэтому я говорю себе, что все будет хорошо, пока я не раздену ее полностью. Ровно столько, чтобы убедиться, что она не перегреется.

Мое беспокойство за нее само по себе немного странно, хотя я стараюсь не думать об этом слишком пристально. Я никогда не был жестоким человеком, за исключением тех, кто этого заслуживает или за что мне платили, но я также держу дистанцию, когда дело доходит до чувств. Я не груб с женщинами, с которыми провожу время, и даже не особенно пренебрежителен, как мне кажется, но как только мы заканчиваем, я отправляю их восвояси. Эта девушка даже не из тех, о ком я ни при каких обстоятельствах не могу думать в сексуальном плане, так почему меня это волнует?

Черт. Я срываю