прослушивать магнитофонную запись его рассказа. В тот день, когда он закончил дело по палатке, он высказал свои сомнения Ковалю, и подполковник посоветовал ему не ломать себе голову, а скорее написать отчет, который висит на нем уже месяц.

– Ты склонен верить в эти байки? – прямо спросил он капитана.

– Не совсем, но это не дает мне покоя. Что-то у Лузгина стряслось, и он избрал такой путь. Где-то я не доработал.

– Надо ждать, другого выхода нет. А пока занимайся справками, один ты не завершил отчет, – приказал он и на этом поставил точку.

* * *

Золотистое поле пшеницы словно море колыхалось под порывами ветра. Комбайн шел по краю поля и ручьем сыпал из рукава пшеницу в кузов автомашины, прижавшейся к его боку. У скирды прошлогодней соломы машина отошла и комбайн остановился. Механизатор, кирпичнозагорелый, коренастый, здоровый мужчина, вылез из кабины, снял с головы фуражку, ударил ею несколько раз о колено, выбивая пыль, и пошел к скирде. Ему хотелось отдохнуть минут пятнадцать и, выбрав себе место в тени, он растянулся на соломе, глядя в безоблачное голубое небо. Что-то упиралось ему в бок, и он передвинулся. Из соломы показался ботинок. Комбайнер потянул его и, к своему удивлению, увидел ногу человека. Точнее, это была не нога, а грязно-серая кость с обрывком темной ткани, когда-то бывшей брюками. Он быстро раскидал солому и пришел в ужас. Перед ним лежал скелет. Череп, усыпанный соломой, выглядывал из остатков полуистлевшей одежды и будто смеялся оскалом раскрытых зубов…

С информацией о найденном на юге трупе капитан Рыбалко внимательно ознакомился, хотя она и не имела к нему прямого отношения, так как уголовный розыск никого не разыскивал, исчезнувших без вести на данный период по городу не значилось. Тем не менее капитан вдумчиво и обстоятельно вчитывался в данные бюллетеня оперативной информации. Здесь было заключение научно-технической лаборатории и судебно-медицинской экспертизы. Из этих данных Рыбалко выделил главное: труп пролежал под соломой более трех месяцев, на этот период пришлись обильные весенние дожди и жаркое летнее солнце. Если не сбрасывать со счетов полевых грызунов и насекомых, то, естественно, природа по существу превратила труп в голый скелет, а одежду – в истлевшие лохмотья. Документов никаких не оказалось. «Жаль, что нет где-нибудь за подкладкой старого автобусного или троллейбусного билета. В фильмах или книжках билеты находят, – подумал с иронией капитан. – А тут голый скелет в лохмотьях и без документов».

Далее капитан бегло прочитал причину, вызвавшую смерть: «выстрелом в затылок…». «…Выстрелом в затылок…, – повторил он. – Если бы ножом в сердце, то поди докажи, что это убийство: сердца-то уже нет и вообще ничего нет из внутренних органов», – продолжал комментировать капитан лаконичные строки информации. Но вдруг одна деталь насторожила его. Научно-техническая лаборатория давала заключение, что одежда, остатки которой сохранились на трупе, была выпущена одной из киевских швейных фабрик. Это могло быть простой случайностью, но туфли также были изготовлены в Киеве.

«Выходит, наш человек, – подумал Рыбалко. – А где же заявление об исчезновении? Я что-то не видел?»

В конце сообщения шло описание скелета: зубов, где не хватало нижнего левого коренника, а верхний пломбирован; суставов рук, которые не имели дефектов, и только сустав большого пальца правой ноги был деформирован, о чем свидетельствовала неправильно сросшаяся кость.

Рыбалко еще раз вернулся к началу справки, где давался предполагаемый возраст неизвестного.

– Двадцать пять – двадцать шесть лет, – прочитал он вслух. – Молодой парень, роста небольшого, совсем шкет – сто шестьдесят два сантиметра.

Капитан закрыл папку, передал ее дежурному и пошел в свой кабинет, все еще размышляя о молодом человеке, который был убит выстрелом в затылок. Когда он уже сидел за столом и разбирал бумаги, то вдруг почувствовал, что какая-то важная мысль не дает ему работать, сосредоточиться на текущих делах. Рыбалко оставил бумаги и подошел к окну. Там, за ним, жизнь текла своим заведенным порядком. Сотни людей двигались по тротуарам, поток машин мчался мимо и вдруг вздыбливался как норовистый конь и замирал перед красным сигналом светофора. Едва вспыхивал зеленый свет, и добрых полтора десятка машин, газанув почти одновременно, поднимали сизое облако дыма. Оно медленно плыло вверх, расползалось, растворялось и полностью исчезало, а в это время красный свет светофора останавливал новую партию машин. «Этот паренек, вероятно, тоже прохаживался по этим улицам», – подумал капитан и неожиданно понял, что его беспокоило. Подсознательное подозрение требовало проверки. Он снял телефонную трубку и набрал номер.

– Старший инспектор Рыбалко. Вам что-нибудь известно о Дмитрии Гаврилине в настоящее время? Меня интересует, где он сейчас. Хорошо, я подожду. Давайте его.

Через несколько секунд Рыбалко услышал хрипловатый немолодой голос:

– Участковый, старший лейтенант Горностай. Слушаю вас!

– Когда последний раз вы видели Дмитрия Гаврилина? Он на вашем участке проживает? По кличке Шкет.

– На моем. Шоб нэ сбрэхать, месяцив пьять нэ бачив Митьку. Сестра говорить, куда-сь уехал. Вин и раньше уезжал. Иконы привозил и куда-то их сплавлял. Я могу поинтересоваться, – полувопросительно сказал участковый, имея в виду то ли иконы, то ли то, надо ли узнать, где Митька.

– Просьба у меня к вам. Повидайтесь с его сестрой. Узнайте, не было ли у него травмы большого пальца правой ноги. Эта информация мне очень нужна.

Закончив разговор с участковым, капитан тут же позвонил в регистратуру районной поликлиники и попросил посмотреть стоматологическую карточку Гаврилина. Пока Рыбалко ждал ответа, прижимая плечом к уху телефонную трубку, он набросал текст телефонограммы в колонию, где отбывал наказание Гаврилин. Его интересовали только стоматологические данные Шкета.

Из поликлиники он получил подтверждение, что шесть лет назад у Гаврилина был удален нижний левый коренной зуб, в остальном – состояние зубов удовлетворительное. К вечеру, когда капитан, занятый своими горячими делами, несколько забыл о Гаврилине, позвонил инспектор Горностай.

– Товарищ капитан, Митька… Простите, Дмитрий Гаврилин в детстве поранил палец ноги лопатой. Яму рыл и рубанул штыком по правой ноге, кость перебил. Есть запись в журнале в архиве травматологии, я сам читал и на всякий случай выписал для вас.

– Спасибо, товарищ Горностай, выписку мне пришлите. Вы мне очень помогли! – взволнованно ответил Рыбалко.

– Он что-нибудь сделал? – с тревогой спросил Горностай, – Митька Гаврилин?

– Нет, пока за ним ничего не видно. Еще раз спасибо!

Теперь капитан с нетерпением ждал сообщение из колонии. Между делом он получил справку относительно роста и возраста Гаврилина, и они полностью совпадали с данными неизвестного. Теперь Рыбалко был почти уверен, что на юге найден труп Шкета.

«Они с Лузгиным расстались около четырех месяцев назад, труп пролежал более трех месяцев