по поручению Рогова или Еремеева. Любопытства ради Иван Якуня проследил за ним. Бубенцов остановился возле двора Максима Большова, постучал в ворота. С колокольни было видно, как на крыльцо дома вышел сам хозяин, прислушался, затем, погрозив кулаком в сторону ворот, скрылся в клети и закрыл за собой дверь. Фома колотил кулаком по малым воротам, но, видно, не достучавшись, подкатил к каменному фундаменту чурбак, взобрался на него и стал палкой стучать в подоконник. Во дворе никто не появлялся. Тогда Бубенцов слез с чурбака, в нерешительности потоптался на месте и пошел обратно.

— Ах, сукин сын, живоглот! — выругался Якуня по адресу Большова. — Ишь ты, как шкуру свою бережет! Привык, наит, весь век обманом жить!

Эта ненароком вырвавшаяся у него фраза вдруг открыла ему то, чего он не мог понять. Конечно же, не счастливая звезда и не бог сыплют богатство во дворы первоулочных богатеев. Обман — вот их бог! С батраками никогда уговора не выполняют, власть обходят. Везде и во всем у них неправда!

Разозлившись, он хотел слезть с колокольни и рассказать Фоме Бубенцову о Максиме Ерофеиче, но в это время со стороны Калмацкой дороги донесся до его слуха какой-то совершенно незнакомый звук. Звук этот нарастал, нарастал и нарастал! Затем Иван Якуня увидел, как из березовой рощи по Калмацкой дороге выехал на подводе Антон Белошаньгин, а следом за ним в облаке пыли, рокочущая и выплевывающая дым не то самокатная телега, не то что-то иное, чего Иван Якуня не мог разобрать. Мужики, собравшиеся возле сельсовета, все повскакивали, заволновались, кричали Якуне, но он уже катился вниз по лестнице, не находя ступенек.

3

Из переулка выскочил перепуганный Егор Горбунов, подскакивая, как заяц, припустил вдоль Первой улицы. Иногда он останавливался, оборачивался назад, хлопал себя руками по бедрам, потом снова пускался наутек. Но это никого не удивляло и не смешило. Живя в стороне от больших дорог, за добрую сотню верст от ближних городов Челябинска и Шадринска, октюбинские мужики, исключая богачей, годами никуда не выезжали из села и вообще не видели никаких машин, кроме кулацких молотилок, сенокосилок и лобогреек. Поэтому неожиданное появление колесного трактора наделало немало переполоха.

Трактор выехал на Первую улицу, наполнив ее дробным стрекотом. Шел он довольно ходко, приминая широкими задними колесами придорожный конотоп и взметая толстый слой мелкой пыли, собравшейся в колеях. С Третьей и Середней улиц к нему уже сбежалось изрядное число мужиков, баб и ребятишек. Не обращая внимания на пыль и газ, они неотступно следовали за ним по обочинам дороги, громко переговариваясь, удивляясь человеческому разуму, придумавшему этакую необыкновенную машину. Выползали из дворов древние старики и старухи, сгорбившись, вглядывались, стараясь понять, что же такое происходит. Наиболее набожные осеняли себя крестным знамением, чурались: «Чур! Чур тебя, сатана! Сгинь!» Матрена, жена Тимофея Саломатова выскочила на улицу, трясущимися руками позакрывала все ставни на окнах, после чего вынесла и поставила возле ворот икону с изображением Николая-угодника, надеясь таким образом спастись от нашествия нечистой силы. Не утерпел и вышел за ворота Максим Ерофеевич Большов. Однако, хмуро посмотрев и оценив происходящее, тотчас же скрылся.

В тот момент, когда Иван Якуня, отирая со лба пот, достиг наконец желанной цели, трактор, окруженный народом, остановился. Работая локтями, Якуня все-таки пробился к нему. Рядом с весело улыбающимся молодым трактористом сидел Санька Субботин, бросивший ради этого стадо. На железных крыльях, прикрывающих задние колеса, разместились дед Половсков вместе с Ильей Шунайловым. Обжигая руки о горячую выхлопную трубу, пытался сесть на капот Иванко Петушок. Находилось еще немало желающих прокатиться на тракторе хотя бы несколько шагов, они, споря друг с другом и толкаясь, лезли на прицеп, становились на раму, но мест не хватало.

— Граждане, что вы делаете-то? Поломаете машину! — не переставая улыбаться, уговаривал их тракторист. — Осторожнее, граждане!

Впрочем, сильно он не настаивал. Ему, как видно, нравилось происходящее, забавляли по-детски наивное недоумение и восторги людей.

Не скоро пришлось бы трактористу сдвинуть машину с места, если бы не свинья Анисима Попкова, неожиданно пришедшая на помощь.

Анисим, до этого мирно обедавший во дворе под навесом, выбежал на улицу. Вслед за ним выбежали его баба и взрослый сын. Свинья, бродившая по двору, осталась одна и, почувствовав себя полной хозяйкой, решила отведать еды с хозяйского стола. Вцепившись зубами в кромку скатерти она дернула ее на себя. Горшок с горячим супом, только что вынутый из печи, свалился ей на спину, ошпарил от головы до хвоста, залепил морду липкой лапшой, затем на морду упал еще туесок со сметаной, и она, не видя света, обезумев от боли, кинулась в открытые ворота, в людскую толпу. Мужики, бабы и ребятишки, неожиданно атакованные ею, разбежались в разные стороны.

Тракторист, воспользовавшись этим поехал дальше, к сельскому совету, где его уже ожидали Антон Белошаньгин и Рогов.

Иван Якуня, все-таки сумевший отвоевать себе местечко на тракторе возле деда Половскова, от восторга сорвал с головы шапку и прослезился, так как самолично убедился в силе машины. Ведь сколько человек она везла на себе, не напрягаясь. К тому же на прицепе трактор тянул за собой двухлемешный плуг, а это было самое важное.

— И где же энти машины делают, наит? — желая окончательно уяснить себе все, что касалось трактора, спросил он у водителя. — В городу, что ли?

— Конечно, в городе, на заводе, — охотно ответил тот.

— В Челябе или Шадрине, наит?

— Нет, в Челябе такого завода не бывало, а в Шадрине и подавно. Ходят слухи, будто в Челябе тоже строить начнут, а пока идут они, тракторы-то, из Ленинграда, с «Путиловца».

— А сам-то, наит, откуда?

— Сам из Челябы. Наш завод шефствует над Калмацким районом, вот меня и откомандировали. Велели вам помогать.

— Это шефство нам в аккурат. Теперича, стало быть, вы наш хлебушко едите не зря.

— Да уж, наверное, не зря! — усмехнулся тракторист.

— Ну, а пахать-то, наит, когда начнешь? Завтра, что ли, с утра?

— Мне впору хоть сейчас! Как скажут, так и поеду.

— Ты, слышь, мне первому на поле съезди, потому, как я самый нуждающий. Эвон хоть у кого, наит, поспрашивай, все скажут.

— Всем вспашу, кому надо! Вот список приготовят, место покажут, и начну пахать по списку подряд. Мой конь от пахоты не устанет. Лишь бы бензина хватило.

Узнав о том, что пахота будет производиться по списку от комитета бедноты, Иван Якуня тотчас же прекратил расспросы и потрусил в сельсовет, куда ушло все начальство.

Между тем маленький «Путиловец», как именинник, продолжал оставаться в центре