например волка или косулю. Он дал мне какое-то жареное мясо и питье во фляге, которое по вкусу оказалось не то квас, не то медовуха. Мы сидели за костром, и я расспрашивал его о житие-бытие, и есть ли тут разбойники, дикие звери и чем он вообще занимается, кроме охоты и скитания по лесам, а потом мы улеглись около костра и я проснулся уже утром.

Вставало солнце, и на пруду, покрытом кувшинками и лилиями, было масса диких уток, и квакали многочисленные лягушки. Мой новый знакомый тоже проснулся, и я показал ему на водоплавающую дичь. Он пренебрежительно на нее посмотрел и сказал, что таких уток ему надо несколько штук на обед, и он не намерен тратить на них стрелы. Потом спросил, что я собираюсь делать, так как он собрался ехать дальше. Мне не нравилось это предложение — я не собирался уходить от пруда, так как думал, что судьба смилуется и забросит меня обратно, в мое время, и у меня было еще двое стрелы, и я покрался к одной утке совсем близко, буквально на метра два и первой же стрелой подбил ее. Она была около самого берега, и я достал ее какой-то палкой. Показал добычу знакомому, на что он только хмыкнул, сел на коня и, махнув на прощанье рукой, уехал.

У меня осталась еще стрела, и я думал, что с ней делать. Посмотрел по сторонам и заметил недалеко от меня на кочке здоровенную лягушку, а может жабу, — высотой почти сантиметров тридцать. Она сидела на кочке и рассматривала уток, меня и делала глотательные движения. Я подумал, что это подходящая дичь для последней стрелы, поднял лук и с первой попытки попал. Она свалилась с кочки, подрыгала своими лапами и превратилась в какое-то неведомое мне существо, не то большую крысу, не то в выдру, а может, в бобра. А может мне это показалось — я не стал подходить к мертвой лягушке-жабе, а наоборот, отошел от нее подальше.

Между тем утренняя жара сменилась духотой, и вдали пророкотал гром. Я посмотрел на небо с грозовым облаком и стал глазами обшаривать кусты, лес, чтобы определить, куда мне спрятаться от надвигающей грозы. Нашел неподалеку большую елку, и только отправился к ней, как вдруг потемнело, в пруд ударила молния, и начался ливень. За несколько секунд я вымок до нитки, и до елки я добрался уже мокрый. Ливень продолжался минуты две, а потом также неожиданно перестал. Выглянуло солнце и от кустов, травы и от пруда повалил пар.

Я тоже вылез из-под елки и пошел под солнце высыхать. Через несколько минут на противоположном берегу пруда показался мой приятель с нашим геологом — они шли по тропинке и вертели головами, наверное, искали меня. Пришлось подойти к самому берегу и громко объявить — «привет!». Они остановились, увидели меня, с луком и убитой уткой и помахали мне рукой.

Молния вернула меня в свой мир, в мое время. Мы вернулись на нашу базу, ощипали утку и приготовили из нее очень вкусную похлебку. За обедом я рассказал, где я был, и что со мной приключилось, но они мне не поверили, — ни одному моему слову. И я сам начал сомневаться, что провел ночь с мужиком, который ехал по лесной дороге на коне, с боевым луком и мечом, а потом убил какую-то нечисть, которая притворилась большой не то лягушкой, не то жабой. Но потом посмотрел на утиную лапу в своей тарелке и замолчал.

Необычайной силы эликсир

Борьба с сорняками в моем огороде достигла апогея. После суточного проливного дождя и жары, наступившей после этого всемирного потопа, все сорняки оживились. Те, которые вылезли из почвы после оттепели весной, росли прямо на глазах, а сорняки, которые проспали весну, старались наверстать упущенное, и лезли на солнце и тепло изо всех сил, стараясь догнать и перегнать в росте предусмотрительных своих ранних собратьев.

Особенно им нравилось расти на картофельном поле и в клубнике. Некоторые, которым не хватило места под солнцем, лезли сквозь бетон, которым я заделал в том году все трещины и пустоты в фундаменте дома.

С сорняками, которые мешали мне окучивать картошку, я поступил милостиво — казнил их с помощью гильотины: моей острой тяпкой. Большинство я сразу же и похоронил, на месте прошедшего боя. Картошка на следующее утро заметно выросла, а недобитые сорняки стыдливо прятались в ее тени. Но я окучил только один раз, а через неделю собрался повторить операцию, и надеяться на мое снисхождение было с их стороны просто глупо.

Особенно меня донимал вьюнок, который запутывал ветки смородины, вишни и гороха и мешал мне в сборе ягод. С ним у меня с того лета были особенные счеты и я год назад поклялся отомстить ему за все неудобства, которые он мне доставил. А пока он рос, набирался сил, но даже не догадывался, как я на него зол.

В зарослях клубники обитал другой тип сорняков — с широкими и большими листьями, под которыми прятались от меня ягоды клубники. У этого типа была такая разветвлённая корневая система, что рвешь сорняк на одном краю грядки, а от боли кричит сорняк на другом. Специально я с ними весной не связывался, потому, что когда собирал ягоды, рвал в лукошко клубнику, а в ведро складывал обнаруженные и уничтоженные мною сорняки. После первого сбора урожая клубники ни одного, даже маленького сорняка этого вида не оставалось, и я все оставшееся лето радовался чистотой грядок.

Когда я прошлым летом взялся за скрещивание разных культур, то сначала хотел скрестить сорняки с каким-то полезным растением, с вишней, например, или с жимолостью, но вовремя одумался, так как это было чревато большими, непредсказуемыми последствиями для меня самого и мирных зеленых обитателей моего огорода. Но я каждый год поражался выживаемости сорняков, и мне, наконец, пришла в голову отличная идея.

Раз они обладают такими способностями к выживанию и способны даже тягаться со мной в отчаянных битвах за место под солнцем, то мне предстояло сделать необычайной силы эликсир, который позволит мне выживать в борьбе с самыми опасными болезнями. В итоге я стану, как минимум, самым долгоживущим индивидуумом, а в перспективе — вечным, как, допустим насекомые,