У меня дрожит верхняя губа, силы окончательно иссякли, и громкий всхлип вырывается из груди.

— Лиза… — Он берет мое лицо в ладони и фокусирует взгляд на себе. — Отвечай немедленно, почему ты плачешь?

Он растерян. Впервые за 20 лет своей жизни он видит меня в таком состоянии.

— Ты же мечтал увидеть мои слезы, — шепчу севшим голосом. — Радуйся.

— Тебя кто-то обидел? — он отнюдь не выглядит радостным. Скорее, очень злым.

А дальше он делает совсем неожиданную вещь. То, чего раньше не было никогда. Очень-очень нежно Миша проводит ладонью по моей щеке. Меня будто бьет разряд тока, и я вздрагиваю. Но он то ли не замечает этого, то ли решает не обращать внимания, и продолжает нежно гладить меня по лицу.

— Лиза, что произошло? — настойчиво повторяет.

А я понятия не имею, что ему ответить.

Он знает, что его усыновили? Поэтому он всегда кричал во всю глотку, что я ему не сестра?

Но ведь Иру и Лешу он любит. Их он считает сестрой и братом. Ненависть у него всегда была только по отношению ко мне. Ира же вьет из него веревки, она для него самая настоящая младшая сестренка, которой позволено абсолютно все. Лешку он тоже обожает.

Это я для него сука, дрянь, ошибка природы, бедная родственница, несчастная сиротка, недоразумение, ужасное стечение обстоятельств и много чего еще. Но не Ира и Леша. Их он любит, как всегда любят младших братьев и сестер. О них он заботится. А меня ненавидит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На протяжении всех моих 16 лет он меня ненавидит.

Поэтому тот факт, что он сейчас обеспокоенно на меня смотрит, вгоняет в неимоверный ступор.

Облизываю соленые от слез губы и делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться.

— Тебя ждет девушка, — тихо говорю ему.

— Подождет.

Тишина в подъезде давит свинцовой тяжестью. Я замечаю, что его дыхание участилось. Миша продолжает держать ладонями мое лицо.

— Лиза, кто тебя обидел?

— Меня всегда обижал только ты.

Эти честные слова срываются с языка против моей воли. Но ведь это правда. И сейчас мои слезы — из-за него.

Странно, но я действительно плачу из-за того, что Мишу усыновили. Из-за того, что он мне и правда не брат.

— Почему ты всегда говорил, что я тебе не сестра? — Вопрос вырывается вместе с новой партией слез. — Почему, Миша?

Происходит что-то невероятное. Такого никогда не было: я в слезах, а он в растерянности.

— Миша, ответь мне, — всхлипываю. — Почему ты всегда говорил, что я тебе никто? Почему? Лешу и Иру ты считаешь братом и сестрой, а меня нет. Почему, Миша?

Я никогда не задавала ему эти вопросы. 16 лет они меня мучают, но я молчала, считала унижением спросить у него это. Но я только что узнала, что он мне не брат, я рыдаю прямо перед ним, и больше мне нечего терять.

— Я не знаю… — Шепчет. — Ты появилась из ниоткуда… Просто в один день папа и мама сказали, что ты моя сестра. А я просто не понял, откуда ты взялась. Тебя не было раньше… Я помню этот день… — Быстро сглатывает. — Когда мне показали тебя и сказали, что ты моя сестра. Я просто не поверил…

Закрываю глаза и понимаю четко одно: он не знает. Мише неизвестно, что его усыновили. Папа и Кристина всю жизнь скрывают от него это.

Понятия не имею, как так вышло, что отец и мачеха решили вдруг усыновить чужого мальчика. Теперь вся эта история о том, что отец и Кристина поженились, родили Мишу, потом развелись, потом папа женился на моей маме, а потом развелся и женился снова на Кристине — кажется мне таким абсурдом.

На самом деле это всегда казалось мне бредом, но ведь всякое бывает в жизни, правда?

— Отпусти меня, Миша, — произношу едва слышно и размыкаю веки. Ловлю его тяжелый взгляд. — Меня никто не обижал.

— Тогда почему ты плачешь?

— Из-за тебя, — честно говорю. — Ты так долго этого добивался — и вот случилось.

Он недоуменно на меня смотрит, а я, пользуясь этой секундной заминкой, вырываюсь из его рук и мчу вниз.

Мне еще предстоит привести себя в порядок, чтобы мама ничего не заподозрила. Мне теперь вообще предстоит быть очень и очень осторожной. Чтобы никто никогда не узнал, что мне известна правда.

Четыре года спустя

Есть пословица «В семье не без урода». Так вот в нашей семье этим самым уродом всегда был я. Именно я всегда доставлял родителям проблемы и заставлял их нервничать. Все остальные дети в нашей семье — даже Лиза — послушные и примерные. Один я придурок.

Я сижу у больничной койки своей матери, смотрю на ее спящее лицо и чувствую себя самым дерьмовым сыном на свете. Я довел маму до нервного срыва, и вот теперь она в больнице под капельницей.

Закрываю лицо ладонями и тут же морщусь от боли. Разбитая губа будет давать о себе знать еще какое-то время. Рука у отца тяжелая.

Я всегда был проблемным ребенком. И если раньше я не понимал, какие сложности доставляю родителям, то вчера, когда у мамы по моей вине произошел срыв, я понял это в полной мере.

Сколько раз ей приходилось краснеть из-за меня на родительских собраниях в школе? Сколько раз ей приходилось слышать от учителей фразу: «Все дети как дети, а ваш…»? Сколько раз я заставлял маму хвататься за сердце и переживать?

Постоянно — когда ввязывался во все уличные драки, когда не учился ни в школе, ни в институте, когда из последнего меня отчисляли несколько раз подряд…

И вот вчера долбанная домработница обнаружила в моей комнате травку и рассказала об этом родителям. Казалось бы, безобидная ситуация. Ну подумаешь, маленький пакетик марихуаны. Я же не наркоман.

Но у мамы тут же началась дичайшая истерика, отец срочно стал звонить в скорую, врачи вкололи ей успокоительное и увезли с собой. А папа подошел ко мне и заехал кулаком по лицу. У отца черный пояс по каратэ, и удар у него сильный. У меня тоже черный пояс по каратэ, но в ответ я папу, естественно, не ударил, а молча пошел смывать кровь в ванную.

Это был первый раз за 24 года моей жизни, когда отец поднял на меня руку.