Заключенный вошел в тронный зал, высоко подняв голову. Он был куда крупнее гвардейцев. Я видел людей и повыше, но нечасто. Иногда встречал и более мощных мужиков, но еще реже. Не говоря уже о том, что этот норсиец держался как истый воин. Сам я боец неважный, но другого бойца вижу за версту. Он вошел подобно смерти и, когда его рывком заставили остановиться перед камергером, нахмурился. Нахмурился! Я был готов уже пересчитать золотые монеты, сыплющиеся ко мне в руки во время боя!

— Снорри вер Снагасон, выкупленный с работоргового судна «Хеддод». — Камергер, сам того не желая, отступил назад и поднял посох, читая по бумажке. — Продан в ходе обмена товарами во фьорде Хардангер. — Он проследил пальцем по свитку и сдвинул брови. — Опиши события, о которых ты рассказал нашему человеку.

Я совершенно не представлял, где вообще этот Хардангер, но там явно умели взращивать мужчин. Работорговцы обрезали ему волосы, но все равно осталась густая иссиня-черная копна. Я-то думал, норсийцы светловолосые. Глубокий ожог на шее и плечах показывал, что он плохо реагирует на солнце, и его пересекали многочисленные следы кнута — надо думать, ему досталось. Но на подпольных рингах всегда темно, и он оценит, по крайней мере, эти мои планы, касающиеся его.

— Говори же, — обратилась бабушка к гиганту. Он и ее впечатлил.

Снорри перевел взгляд на Красную Королеву и посмотрел на нее так, что у кого хошь челюсть бы отвисла. У него были бледно-голубые глаза. По крайней мере, хоть это соответствовало его происхождению. Это — и остатки мехов и тюленьих шкур, а также норсийские руны, наколотые черными чернилами на предплечьях. Судя по всему, что-то языческое, изображающее молот и топор.

Бабушка открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но норсиец перебил ее:

— Я покинул Север в Хардангере, но это не мой дом. В Хардангере тихие воды, зеленые склоны, козы и вишневые сады. Тамошние люди — не настоящие северяне.

Он говорил глубоким голосом, с легким акцентом, заостряющим края слов ровно настолько, чтобы можно было понять: этот язык ему не родной. Снорри обращался ко всем присутствовавшим, но смотрел на королеву. Он рассказывал свою историю как искусный оратор. Говорят, зима на Севере — сплошная ночь длиной в три месяца. Такие ночи порождают рассказчиков.

— Моя родина — Уулискинд, на дальнем краю Суровых Льдов. Я рассказываю вам о себе, потому что это место исчезло, время прошло и осталась лишь память. Я хочу, чтобы они предстали перед вами — не для того, чтобы обрести смысл и воскреснуть, но чтобы вы живо представили их, словно сами оказались среди ундорет, детей молота, и услышали историю их последнего сражения.

Уж не знаю, как это у него получалось, но, сплетая слова, Снорри творил своего рода магию. У меня волоски на предплечьях встали дыбом, и будь я проклят, если в тот миг не захотел тоже стать викингом, размахивать топором на длинной ладье, плывущей по фьорду Уулиск и сокрушающей острым носом весенний лед.

Каждый раз, когда норсиец переводил дыхание, эти глупости покидали меня и я радовался, что нахожусь в тепле и безопасности у себя на родине, но когда он говорил, — в груди каждого из слушателей билось сердце викинга, даже у меня.

— К северу от Уулискинда, за Верховьями Ярлсона, лежат настоящие льды. В разгар лета они отступают на пару-тройку километров, но вскоре снова над землей подымается ледяное одеяло, складчатое, растрескавшееся, древнее. Ундорет рискуют ходить туда лишь для торговли с инувенами, народом охотников на тюленей, живущим в снегах. Инувены не похожи на других людей, они носят тюленьи шкуры и едят китовый жир. Они… другие.

Инувены торгуют моржовыми бивнями, ворванью, зубами гигантских акул, шкурами белых медведей. А еще вырезают из бивней гребни, шпильки для волос, изображения истинных духов льда.

Когда моя бабушка прерывала рассказ норсийца, казалось, что ворона подражает песне. Однако надо отдать должное ее воле говорить — я-то и вовсе забыл, что нахожусь в тронном зале, сонный, с разбитыми ногами. Вместо этого, я вместе со Снорри менял железо и соль на резные фигурки тюленей.

— Говори о мертвых, Снагасон. Напугай-ка этих праздных принцев.

И тогда я увидел это. На краткий миг взгляд норсийца метнулся к женщине с бельмом. Я уже понимал, что все знают: Красная Королева совещается с Молчаливой Сестрой. Но, как то обычно бывает с вещами общеизвестными, никто толком не сможет объяснить, откуда у него эти сведения, но продолжает с не меньшей горячностью настаивать на том, что это чистая правда. Например, все знают, что герцог Граста спит с молоденькими парнишками. Я распространил этот слух после того, как он ударил меня за непристойное предложение, сделанное его сестре, корпулентной девице, которая сама была не прочь предложить неподобающее. Клевета сработала, и я получил массу удовольствия, защищая его честь в ответ на заверения, что эта информация из надежных источников. Все знали, что герцог Граста трахает мальчишек у себя в замке, все знали, что Красная Королева занимается запретным колдовством в высокой башне, все знали, что Молчаливая Сестра, хитрая ведьма, приложившая руку ко многим несчастьям империи, держит королеву в кулаке — или же наоборот. Но пока этот грубый норсиец не бросил на нее взгляд, я ни разу не встретил ни единого человека, который бы в самом деле видел рядом с моей бабушкой женщину с бельмом.

То ли его убедил взгляд мутного глаза Молчаливой Сестры, то ли приказ Красной Королевы, но Снорри вер Снагасон склонил голову и заговорил о мертвых.

— В Верховьях Ярлсона бродят замерзшие мертвяки. Племена трупов, черных от мороза, ходят отрядами, затерянные в буранах. Говорят, с ними бродят мамонты, мертвые звери, вытаявшие из ледяных утесов, укрывавших их далеко на севере с тех времен, когда Один еще не даровал людям проклятия разумной речи. Число их неизвестно, но велико. Когда врата Нифльгейма открываются, чтобы выпустить зиму и дыхание ледяных великанов прилетает с Севера, мертвые приходят вместе с ним, забирая в свои ряды всех, кого найдут. Иногда одиноких торговцев или рыбаков, выброшенных на чужой берег. Иногда они пересекают фьорд по ледяным мостам и захватывают целые деревни.

Бабушка поднялась с трона, и дюжина рук в перчатках схватилась за мечи. Она горько взглянула на своих отпрысков.

— А как ты оказался передо мной в цепях, Снорри вер Снагасон?

— Мы думали, что угроза идет с Севера: с Верховий и Суровых Льдов. — Он помотал головой. — Когда корабли поднялись по Уулиску в ночной темноте, тихие, с черными парусами, мы спали, а наши часовые высматривали замерзших мертвяков на севере. Захватчики пересекли Тихое море и подошли к ундорет. Люди с Затонувших островов напали на нас. Одни из них были живыми, другие — трупами, избежавшими разложения, а некоторые — тварями, полулюдьми с бреттанских топей, трупоедами, гулями с ядовитыми дротиками, что крадут силу у человека, оставляя его беспомощным подобно новорожденному.

— Свен Сломай-Весло вел их корабли. Свен и другие люди из Хардассы. Без их предательства островитяне никогда не смогли бы проплыть по Уулиску ночью. Даже днем растеряли бы корабли. — Руки Снорри сжались в огромные кулаки, на плечах бугрились мускулы, требуя разрядки. — Сломай-Весло заковал двадцать воинов в цепи — это была часть его доли. Он продал нас во фьорде Хардангер. Торговец, купец из Королевств Порты, хотел перепродать нас в Африке после того, как мы отвели бы его галеры на юг. Ваш агент купил меня в Кордобе, в порту Альбус.