— А что показало вскрытие сегодня? — вернул Мориса Артуровича к интересующей нас проблеме Краснов.

— Нет сомнений, что произошло отравление ранее неизвестным, чрезвычайно токсичным ядом, — ответил Каплун, протягивая мне карту вскрытия одного из умерших.

Я быстро пробежал по ней взглядом. «Стасов Леонтий Яковлевич. 25 лет. Внешние покровы тела изменены до… Состояние отдельных органов и систем при вскрытии… Желудок… Печень… Почки… Мозг…»

«Да, весьма агрессивный токсин, — подумал я, возвращая карту вскрытия Каплуну. — Надо будет обратить особое внимание экспертов на кожные покровы конечностей пострадавших. Они все имеют явно гангренозный вид…»

— Морис Артурович, что вы думаете о состоянии конечностей у пострадавших? — прямо спросил я.

— Очень похоже на гангрену, — коротко ответил патологоанатом, убедив меня в том, что я на правильном пути.

— Кажется, я догадываюсь о возможном происхождении подобного токсина… — скромно заметил я. — Но сначала ответьте мне: у всех ли пострадавших отмечается эффект гангрены?

— Да! — воскликнул Морис Артурович. — Можете сами взглянуть. Надевайте халат и проходите.

Я тут же воспользовался приглашением старшего в бригаде судебно-медицинских экспертов.

Осмотр тел укрепил мое подозрение. Дело в том, что, изучая историю Чумного бунта, я напал на документальные свидетельства случая массового отравления россиян и малороссов в 1785 году так называемыми «черными рожками», которых огромное количество скапливается в колосьях незрелой ржи. В тот голодный год незрелую рожь употребляли в пищу многие люди, и почти все они умирали от мучительных судорог, отпадения омертвевших конечностей. Ни своевременная ампутация, ни рвотные препараты не могли им помочь. Те, кто описывал эту болезнь, назвали ее эрготизм. Нечто подобное стало причиной гибели и этих пятнадцати несчастных.

Своими наблюдениями и выводами я поделился с Красновым. И надо сказать, что почти угадал. Через каких-нибудь полчаса из экспресс-лаборатории пришло подтверждение того, что яд, вызвавший смертельный исход у сотрудников фирмы «Дельта», произведен на основе тех самых «черных рожков» незрелой ржи, на которые я и подумал.

— Это тебе поможет? — спросил я у Краснова, когда мы собирались расстаться.

— Кажется, теперь я начал кое-что понимать, — таинственным шепотом проговорил Вадим.

— «Миазматики», так сказать, оказались кое в чем правы… — усмехнулся я.

— Что за «миазматики»? — насторожился мой приятель.

— Это я так, размышляю… Ну все, все! Привет! Будет трудно — пиши, — простился я с Красновым, думая, что теперь надолго лишаюсь его общества. В конце концов, у каждого из нас своя работа…

«Чертовы “миазматики”, — думал доктор Ягельский, — нет с ними просто никакого сладу…»

Он только что вернулся с ночного вызова, усталый и продрогший до самых костей. Мартовская погода, морося дождем вперемежку со снегом и дуя ледяным ветром, явно не благоприятствовала ночным разъездам. Но тут был особый случай: в доме купца Маслакова никак не могла разродиться первенцем молодая хозяйка Анастасия Гурьевна. Ничто ей не помогало: ни суета повивальной бабки Евпраксиньи, известной всему Замоскворечью, ни бормотание знахаря Ферапонта. В таких случаях действенную помощь мог оказать только опытный доктор, потому и обратились за помощью к Ягельскому.

Осмотрев двадцатилетнюю роженицу, доктор подивился ее все еще девическому телосложению, отметив про себя тот факт, что с такими узкими бедрами и неразвитым тазом ей самой нипочем не разродиться, а значит, имеются все показания к кесареву сечению.

— Ничего страшного, — как мог успокоил доктор испереживавшегося бородатого супруга Анастасии Гурьевны, который держал несколько лавок на Крестовском рынке и снабжал разносолами многих достойных людей в Первопрестольной. — Прикажи-ка, приятель, кучеру запрягать. Придется твою ненаглядную везти в больницу. Без операции никак не обойтись. Помрут и мать, и дитя.

— Да что же это?.. Да как же так? Не уберег Господь!.. — схватившись за голову, запричитал здоровенный детина.

— Ну, ну! Все будет хорошо. Только делай, что я говорю.

— Спаси Бог! Все сделаю. Эй, Тимошка! Запрягай каурого!

Отправив роженицу в больницу, Константин Осипович поехал домой, надеясь хотя бы остаток ночи провести в собственной постели. Но не тут-то было. Не успел он снять с себя накидку и пройти в спальню, как в передней опять требовательно застучали в дверь.

— Кто там еще?! — в сердцах крикнул Ягельский. — Семен! Спроси, кого надо?..

— Вас требуют, — испуганно пролепетал слуга, возникая в дверях спальни через несколько минут.

— Кто?

— Большой енерал! — выдохнул Семен, округлив глаза.

— Да у тебя, дуралей, всякий служивый — генерал. Сейчас выйду. Только ты сначала мне принеси ту мензурку, что в шкапчике… Для сугреву! А то с этими вызовами недолго и самому ноги протянуть от какой-нибудь лихоманки.

Хватив стопарик неразведенного спирта, Константин Осипович почувствовал себя гораздо бодрее и вышел к посетителю уже с добродушной улыбкой на устах.

— Поручик Дутов! — представился высокий красавец в офицерской форме. — Я к вам сейчас от генерал-губернатора Москвы его превосходительства графа Салтыкова.

— Никак Петр Семенович захворали? — спросил Ягельский.

— Никак нет! Бог миловал, — ответил полицейский чин. — В вас другая нужда. Необходимо ваше присутствие на очень важном мероприятии…

— Что, прямо теперь, в два часа ночи? — подивился Константин Осипович.

— Именно сейчас. Дело, не терпящее отлагательств. Одевайтесь, господин Ягельский. Я по дороге все разобъясню…

Через пять минут, прихватив неизменный саквояж с медицинским инструментарием, Константин Осипович садился в коляску с поднятым верхом, заметив краем глаза, что поручика Дутова сопровождает восемь конных полицейских.

Доктор Ягельский тяжело плюхнулся на сиденье, и тут же коляска, запряженная парой резвых лошадей, рванула в ночь. За ней зацокали копытами по булыжной мостовой лошади полицейских.

Как только коляска с седоками повернула с Никитской улицы в сторону Замоскворечья, где Ягельский в эту ночь уже успел побывать, поручик Дутов проговорил, чуть повернув голову в сторону слушателя:

— Нам стало доподлинно известно, что на Большом суконном дворе, что у Каменного моста за Москвой-рекой, людишки мрут как мухи от неведомой напасти. А чтобы, значит, все было шито-крыто, их тела ночью тайным образом свозят на кладбище возле Донского монастыря и там закапывают.

— Да как же можно? — подивился Ягельский. — Без дозволения властей, ночью, яко татей… Ужас!

— Что-то тут неладно, господин доктор. Требуется ваше участие в расследовании сей жуткой истории. Об этом вас сам Петр Семенович просил. И самое главное, нам с вами необходимо установить, откуда сия зараза к нам занесена.