На одном из официальных приемов в Северной столице императрица соизволила даже привести в пример другим генерал-губернаторам его, графа Салтыкова.

Петр Семенович очень хорошо запомнил то, что сказала однажды матушка-императрица.

— Никогда не поверю, — промолвила она, — чтобы в нашем холодном климате могла бы развиться моровая язва. Моровое поветрие может произойти только в теплом климате других стран. Мы же, хвала Всевышнему, ограждены от подобных несчастий. Как вы считаете, граф?

— Разумеется, матушка, — подобострастно поклонился семидесятилетний Салтыков. — Я с вами согласен…

Сказав так, он подумал о том, что императрица ничего не знает о губительной эпидемии чумы, выкосившей в Москве еще в 1654 году больше половины от всего населения. Не знает, и ладно. Разве можно ей хоть в чем-то перечить? Дай Бог, больше такого несчастья никогда не случится…

Так думал генерал-губернатор Москвы еще год назад. Но вот теперь обстановка резко изменилась в худшую сторону.

Перед Салтыковым навытяжку стоял поручик Никита Дутов и молча пожирал глазами начальство. Любимчиком графа Дутов стал после того, как сумел вывести на чистую воду «оборотня» и «черта в кафтане», как называл сам Салтыков жестокого бандита и патологического убийцу по кличке Тертый Калач, наводившего ужас на всю Москву. Этот душегуб в свои юные лета был подручным у вошедшего в легенды Ваньки Каина, творившего несусветные дела еще лет двадцать назад. Тертый Калач, как и его старший приятель, сотрудничал с полицией, сдавая неугодных ему бандитов в руки правосудия. Одновременно он продолжал заниматься кражами, организовывал грабежи и убийства среди добропорядочных купцов. Именно Никита Дутов сумел разоблачить негодяя, задержать его с поличным. Тертого Калача осудили и отправили на каторгу, но он умудрился сбежать с этапа и снова объявился в Москве уже в качестве главаря банды отпетых каторжников. И вновь поручик Дутов отличился, установив, где скрывается банда. Он же организовал и возглавил ее уничтожение, самолично влепив пулю в лоб Тертому Калачу.

Кроме заслуг служебных поручик Дутов отличился еще и тем, что пришелся по сердцу младшей дочери графа Салтыкова Марье, которая в отличие от старшей дочери Лизаветы, вышедшей замуж за тайного советника Петра Васильевича Мятлева, размечталась о молодом бравом офицере. Не знала она, глупая, что отец присмотрел для нее другую партию, куда более выдающуюся…

Никита Дутов между тем докладывал генерал-губернатору:

— Ваше сиятельство! Проведенным дознанием на Большом суконном дворе удалось установить следующее. От неизвестной болезни на сей фабрике за последние три месяца умерло сто тридцать человек. Все они были тайно захоронены без соизволения на то властей.

— Как же такое могли допустить? — нахмурил седые косматые брови граф Салтыков.

— Сие «заслуга» управляющего фабрикой Никишина. Он распорядился, чтобы не поднимать большого шума, избавляться таким образом от умерших, а на их место записывать новых рабочих, купленных в окрестных деревнях у помещиков.

— Так, так, так! — осуждающе покачал большой головой Петр Семенович. — Жаль, что хозяина фабрики нет на месте. Придется нам самим разобраться с этим управляющим. А что за болезнь свела в могилу столько народа?

— Доктор Ягельский подозревает моровую язву.

— Что?.. — не поверил своим ушам генерал-губернатор. — Где сейчас господин Ягельский?

— В приемной! Ожидает вызова вашего сиятельства.

— Пригласите его немедленно!

— Слушаюсь, ваше сиятельство!

Человек невысокого роста с ранними морщинами, не в меру избороздившими лоб, вошел в генеральский кабинет и, сняв шляпу, отвесил учтивый поклон.

— Рад приветствовать ваше сиятельство! — промолвил Ягельский, всячески стараясь подавить напавшую на него от усталости и бессонной ночи зевоту.

— Оставим учтивости на потом, господин лекарь, — нервно вымолвил граф Салтыков, тяжело поднимаясь из-за изящного стола, изготовленного специально для него лучшими мастерами — краснодеревщиками и косторезами. — Прошу вас доложить о том, что узнали на Большом суконном дворе. Неужели нас опять посетило моровое поветрие?

— Боюсь, что так, ваше сиятельство, — снова поклонился Константин Осипович. — Мною лично во время осмотра выявлено на фабрике шестнадцать заболевших рабочих и работниц.

— Божья кара… — прошептал генерал-губернатор. — Все за грехи наши…

Не расслышав последних слов Петра Семеновича, Ягельский быстро добавил к сказанному ранее:

— Могут быть и другие заболевшие. Зараза зело сильна и может распространяться очень быстро среди московского населения. Необходимо срочно закрывать город, ваше сиятельство…

— Что?! Закрывать город?! — вскричал граф Салтыков. — Как изволите вас понимать?

— Закрывать на карантин.

— Ах, вот оно что! Это уж слишком! Достаточно будет саму фабрику закрыть, окружив ее карантинными постами. Но это так, на всякий случай. Я должен сказать вам, господин Ягельский, что не допускаю и мысли о возможности у нас, в северном климате, возникновения морового поветрия. И так думаю не только я, а и там, на самом верху! — произнес генерал-губернатор, ткнув пальцем в потолок. — Нет, нет и нет! Я не хочу даже слышать о моровом поветрии…

«Но это совсем не значит, что зараза исчезнет сама по себе», — подумал Константин Осипович.

Некоторое время граф молча ходил по кабинету, заложив руки за спину, обдумывая то, как сообщить Екатерине о подозрительной болезни. Придя наконец к какому-то решению, он повернулся к поручику Дутову, стоявшему в сторонке навытяжку, как истукан.

— Послушайте, любезный! Я приказываю вам организовать вокруг фабрики двойной… Нет! Тройной кордон. Чтобы ни одна живая душа ни туда, ни оттуда не смогла проникнуть!

— Слушаюсь, ваше сиятельство!

— Теперь с вами, господин Ягельский. Никто, слышите вы, никто не должен знать о ваших подозрениях насчет моровой язвы! Вы поняли?

— Да, ваше сиятельство, — сдержав тяжелый вздох, поклонился Константин Осипович.

— Но это вовсе не значит, что мы не предпримем никаких мер в городе… Кстати, как вы думаете, что нам следует предпринять?

— Прежде всего необходимо открыть специальную больницу, куда госпитализировать всех заболевших.

— Больницу? Хорошо! Больницу мы откроем. Вот только где? — Салтыков растерянно развел руками.

— Для этого подошел бы монастырь Николая Чудотворца, что на Угреши, ваше сиятельство, — кашлянув, осторожно проговорил Ягельский.

— Да, да, конечно! Я и сам об этом думал. Лучшего решения не найти. Угрешский монастырь… Это тот, что стоит в стороне от дороги на Рязань… Да! А кого же мы назначим туда главным лекарем? Нужен опытный врач. Такой, чтобы хорошо знал заразные болезни…

— Я бы предложил на эту должность доктора Самойловича, — снова кашлянув, проговорил Ягельский.