Он не был слишком уставшим, Мейсон. Поэтому я притворялась, что у меня мигрень. И знаешь что? Вообще-то я должна была это сделать, а тебе соврать. Но это то, что я хочу сказать. Ты так меня запугал, что я не решаюсь врать тебе или противостоять.

Сначала ты изучающе смотришь в мои глаза, проверяя, вру ли я. Каким-то образом у тебя это получается. Удостоверившись, что это правда, ты проводишь пальцем по моей нижней губе. Небольшое вознаграждение за то, что ты только что узнал.

Ты открываешь рот, желая что-то сказать, но позади тебя рывком открывается дверь. Ты быстро отпускаешь меня, как будто обжегшись.

Твой отец выходит на улицу и смотрит на тебя. Он такой же чертовски устрашающий, как и ты, и находиться между вами двумя все равно, что сидеть на краю извергающегося вулкана.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он тебя. Тон его голоса в точности, как и твой. Скучающий, надменный и почти постоянно раздраженный.

— Курю. Это запрещено? — спрашиваешь ты и достаешь помятую пачку сигарет из заднего кармана. Потом засовываешь одну сигарету в уголок рта и начинаешь раскачиваться со мной на качелях. От тебя воняет сексом, Мейсон.

После того, как ты закурил, дым тянет в мою сторону (как обычно), и как будто этого было недостаточно, ты кладешь руку на спинку качели за моей спиной и вытягиваешь ноги, скрестив их в лодыжках. Чистая провокация. Таков ты есть, и не можешь по-другому.

Абсолютно расслабленно ты раскачиваешь качели. Кажется, меня сейчас стошнит. Проклятье, Мейсон, от тебя воняет сексом!

— Мейсон, мать хочет поговорить с тобой, — настойчиво говорит твой отец и предупреждающе смотрит на тебя. Я становлюсь маленькой, насколько это возможно, под его взглядом, даже несмотря на то, что он смотрит не на меня. Но ты остаешься непроницаем, как обычно.

— Моя мать может подождать, пап! Мне здесь нужно кое-что обсудить. — Только ты можешь так свободно спорить с отцом. Тебе тоже жить надоело, Мейсон.

Я пытаюсь встать, желая избежать этой ситуации. Мне сложно справляться с подобным, я начинаю нервничать и паниковать.

— Я должна… — начинаю я и указываю пальцем на входную дверь, перед которой стоит твой отец, как лев перед пещерой. Господи, что здесь происходит, Мейсон?

В следующий момент я чувствую твою железную хватку на плече. Ты так сильно сдавливаешь мою руку, что не могу сдержаться и вскрикиваю:

— Ай!

Ты тащишь меня обратно на качели и далеко не тихо рычишь:

— Ты уйдешь тогда, когда я скажу.

Потом поверх моей головы, вызывающе смотришь на своего отца. Его лицо остается непроницаемым.

— Будь через пять минут в моем кабинете! — с этим он уходит.

— Ты можешь, пожалуйста, меня отпустить? — с нотками нетерпения в голосе, спрашиваю я.

Ты наклоняешь голову набок, сверля меня взглядом, и абсолютно неуважительно выдыхаешь сигаретный дым прямо мне в лицо так, что я зажмуриваюсь.

— Я делаю тебе больно? — грубо спрашиваешь ты.

Я думаю: да, еще как, но ничего не отвечаю.

— Мейсон, ты понимаешь, что твой отец что-то знает? — спрашиваю тебя, и мое сердцебиение учащается, когда я это представляю. О, Господи, я умру, он убьет нас.

— Конечно, мой отец все знает, — недолго думая, говоришь ты и ослабляешь хватку на моей руке, проводя кончиками пальцев по коже.

— Ты придешь ко мне сегодня ночью. Ровно в два, как обычно.

Я вздыхаю и слабо отвожу руку. Ты до сих пор касаешься меня, и это чертовски отвлекает.

— Мейсон, я не могу, — делаю попытку увильнуть. — Райли замечает, что я постоянно исчезаю. У него чуткий сон.

Ты остаешься непроницаем.

— До сих пор у тебя это прекрасно получалось.

— Я не хочу снова делать ему больно.

Ты закатываешь глаза.

— Пока он не знает… — начинаешь ты. — Или ты хочешь, чтобы он узнал, Эмилия? Нет ничего проще, чем сделать это!

Меня тут же сковывает паника, и я распахиваю глаза.

— Мейсон, пожалуйста, прекрати меня шантажировать.

— Господи, как часто у нас был этот разговор? Эмилия, он меня утомляет. А что ты никогда не должна делать?

Я пялюсь на деревянный пол и почти автоматически отвечаю:

— Тебя утомлять. — Ты буквально вытрахал во мне эти правила. Дословно. Тебе, Мейсон, нравится устанавливать правила, а еще больше ты любишь, когда я их нарушаю, потому что тогда ты можешь меня наказать. Но я не доставляю тебе подобного удовольствия. Я придерживаюсь твоих правил, потому что ты слишком непредсказуем в своих наказаниях.

— Хорошая девочка, — говоришь ты. Против воли, мне становится жарко. Почему я так хочу поцеловать эти губы, которые говорят мне такие грязные вещи? Почему твой запах не отталкивает меня после всего этого? Почему мое сердце трепещет только потому, что я сижу рядом с тобой? Почему я вообще все это делаю? Еще с новогодней ночи, когда ты впервые поцеловал меня.

4. Повернись и наклонись над стиральной машиной, Эмилия

Мейсон

Мой отец может выглядеть весьма угрожающе, сидя за массивным письменным столом, особенно когда он сложил свои пальцы и сверлит меня взглядом. Он всегда на меня так смотрит, когда я делаю всякую хрень, а я наделал достаточно разного дерьма в жизни.

— Что бы ты ни делал, прекрати немедленно, — без предисловий, в лоб, говорит он. Он никогда не разговаривает о пустяках и не бывает лишней вежливости. Мой отец переходит сразу к сути.

Я сажусь напротив и закидываю ноги на его стол, который выглядит стерильно — ни фотографий, ни декораций, ничего. Он ненавидит, когда я так себя веду, поэтому я так и делаю.

— Не понимаю о чем ты, пап.

Он пристально смотрит на мои ноги, и я опускаю их. Он единственный, перед кем я сьеживаюсь.

— О том, что ты трахаешь невесту своего брата. — Я знал, что он знает, Эмилия, поэтому правда не шокирует меня. Как ты уже возможно заметила, мой отец любит грубо выражаться. Он не говорит ничего красивого.

— Почему это? — я спрашиваю с таким же скучающим видом, как и у него. Даже наши головы наклонены в одну сторону. Я хрущу пальцами и вздыхаю. Это просто потеря времени, я все равно не прекращу это делать.

— Потому что иначе я выгоню тебя, — спокойно говорит он. Ладно, такого я не ожидал. Мой отец как всегда полон сюрпризов. Какое бы дерьмо я не делал до сих пор, таких угроз еще не было. Господи, видимо он действительно так любит Райли. Все