высокомерна, упряма. Знает себе цену и умеет ждать. Или выжидать. Вышла замуж за дипломата и укатила за границу. И ведь некрасивая была! А вот поди ж ты… Эх!

Но женщина не вернулась. Об этом Монаху сообщил Добродеев, забежавший вечером на огонек. То есть он сначала именно так его и понял, хотя говорил журналист о другой женщине, как оказалось. Монах спал на диване, накрывшись пледом, свет в квартире не горел, балконная дверь была открыта, и холод стоял собачий. Заспанный, босой, со сбившейся набок бородой, он открыл дверь, и журналист с ходу закричал:

– Христофорыч, спишь? Так весь день на диване и провалялся? А тут такое делается! Весь город на ушах!

– Орать-то зачем? – недовольно пробурчал Монах. – Аж в ушах звенит! Случилось чего?

– Случилось! В центральном парке нашли мертвую женщину!

– Вчерашнюю? – оживился Монах. – Оперативно. Как ее… Маргарита?

– Другую! Нашла собака. Рано утром гуляла с хозяином и нашла.

– Что значит, «другую»? А что вчерашняя? Вернулась к супругу?

– Не знаю. Пока тихо, наверное, вернулась. А это другая, при ней ни сумочки, ни телефона. О пропаже никто не заявлял. Я принес пива и мяса, домой неохота, дай, думаю, заскочу. Будешь?

– Давай, а я пойду умоюсь. – Оживившийся Монах побежал в ванную, волоча за собой плед, а Добродеев сбросил дубленку и отправился в кухню накрывать на стол.

– Ну? – потребовал Монах, уставясь на Добродеева. Был он умыт, с причесанной бородой и аккуратно возделанным пучком волос на затылке. – Кого нашли? Где? Давай в деталях.

– Твое здоровье! – Добродеев поднял кружку с пивом. – Ну и денек! Кто она – неизвестно, нашла ее собака, спаниель по имени Финик. Я говорил с хозяином – пенсионер, живет неподалеку. Иван Никитович зовут. Семь утра было, еще холодно и туман. Песик славный, очень приветливый. Начал лаять, он подошел и увидел женщину. Говорит, глазам своим не поверил, едва на ногах удержался. Хочешь фотки? – Добродеев потянулся за папкой. – Мой инсайд подогнал, – похвастался он.

– У тебя есть фотки? Так чего же ты молчишь! – Монах выхватил цветные снимки и стал рассматривать.

Добродеев наблюдал и комментировал:

– Видишь шарф в золотых цветах? Закрывает след на шее и лицо. Она была задушена чем-то вроде шарфа. Молодая, лет тридцати. Золотые сережки, золотая цепочка с подвеской, кольца – все на ней, убийца ничего не взял. Она был убита примерно за двенадцать часов до того, как ее нашли, в семь вечера накануне, плюс-минус пару часов. А потом ее привезли в парк, ночью скорее всего. То есть тело передвигали, убийство произошло в другом месте. Если ты спросишь меня, почему именно в той части парка, то я отвечу – потому что…

– Там рядом парковка! – перебил Монах. – Он остановился, вытащил ее из машины и понес к пруду, но передумал и положил на дорожку в пятнадцати метрах от парковки. Знаю я это место, до болотца там около ста метров. Золото не тронул, а сумочку с документами и телефоном унес. Возможно, утопил в пруду. Что у них уже есть?

– Почти ничего, – разочарованно сказал Добродеев. – Собираются показать в новостях, может, ее узнают. Ждут, что родные начнут искать, заявят об исчезновении. Всего сутки прошли.

– А это что? – спросил Монах. – На щеке. Родимое пятно? Есть ракурс? Что это, тату?

– Это не родимое пятно и не тату, а какой-то знак. Нанесен красной тушью или фломастером, ночью был дождь, и он стерся. Трудно разобрать. Вроде цветок… Королевская лилия!

– Это не цветок. – Монах достал из ящика буфета лупу. – Похоже на… – Он запнулся. – Это узел Троицы! Точно! Трикветр.

– Что? В смысле? Какой Троицы? Настоящей Троицы, религиозной? При чем тут Троица? Убийца сектант?

– Ни при чем, просто название. Треугольник. Известен несколько тысяч лет, найден в кельтских рунах, у славян, в ближневосточных цивилизациях. Известен чуть ли не с бронзового века. Помню, интересовался эзотерикой по молодости. Набери-ка в инете!

– Ну да, ну да, ты же у нас волхв, – пробормотал Добродеев, доставая айфон. – Говоришь, узел Троицы? Нашел! Так, так… Значение неизвестно, возможно, просто орнамент… – зачастил он. – Ученые спорят о сакральном смысле. – Он оторвался от чтения и фыркнул: – Ха, кто бы сомневался, они всегда спорят, все правы, доказать ничего невозможно. Диссертации, гранты, оплевывание соперников, научные диспуты. Все в кучу, бесконечность, возрождение, фазы движения солнца и луны, три возраста человека, Вселенная… Кто больше! Викинги считали его знаком Одина, славяне – оберегом и защитой семейного очага. Тут еще много всего. Между прочим, похож на листок клевера. Точно! То есть или клеймо, или магия, или оберег. Или даже символ плодородия. Одним словом, защита от темных сил. Тут полно картинок с этим… треугольником. Все разные, один лучше другого… – Некоторое время он молча рассматривал знаки, а потом сказал: – Красивый, сбалансированный, устойчивый…

– Как и число «три», – заметил Монах.

– Христиане стали использовать его как символ Троицы. В нем чувствуется какая-то тайна…

– Тайна, ага, а еще сакральность, астральность и потусторонность. Как это ты прошел мимо? Ты же у нас спец по тарелкам и эзотерике.

– Мне странен твой скепсис, ты же волхв!

– Сейчас его используют все кому не лень, полно логотипов, полно вариаций.

– И что бы это значило? – спросил Добродеев, откладывая айфон. – Какой смысл?

– Что угодно. Каждый индивид может подогнать под него свое видение и свой смысл. Бог, дьявол, оберег, возрождение, кара или карма… Никакой конкретики, никакого общего смысла. Ни-че-го.

– Или всё.

Монах пожал плечами:

– Или всё. Как он нанес его? Чем?

– Наверное, фломастером. Или маркером. Зачем? Какой-то фанатизм чувствуется… Маньяк?

– Зачем? – задумался Монах. – Трудно сказать. Убитая женщина – факт, узел Троицы – факт. Остальное домыслы и растекание мысию… Или мыслию. – Он замолчал и снова принялся рассматривать фотографии. – Что у нее с волосами? – спросил вдруг.

– Заметил? Он обрезал ей волосы. Неровно, будто спешил…

– Не думаю, что спешил. Он хотел ее унизить. Волосы – символ духовности, силы и статуса во многих культурах. А в других, наоборот, символ дьявола, и их сбривали. Жрецы, например, были с бритыми головами. Ведьмам брили головы, чтобы лишить их силы…

– Ведьмам?

– Ведьмам. И… некоторым другим. Перед казнью.

Некоторое время они смотрели друг на друга.

– Ни фига себе, – сказал Добродеев. – Это как понять? Знаки, волосы… Между прочим, ведьмы рыжие, а эта темноволосая. И что это, по-твоему? Культ? Сатанисты? У нас в городе? Если это кара за что-то, то…

– Кара в понимании убийцы, – подхватил Монах. – Мало ли что он себе напридумывал. Я, конечно, не господь Бог, но у меня нехорошее предчувствие, что