– Больно? – спросил Добродеев, отодвигаясь на край дивана.

– Это он играет, – сказала Саломея Филипповна. – Скучает, а из дома не летит, холодно еще. То к Ташке пристанет, то попугая дразнит. Принцесса себя в обиду не дает, а Борька боится, забивается в клетку. Прошу к столу! Кто что будет? Вы, смотрю, коньячок привезли, а кто желает моей наливки?

– Я желаю! – обрадовался Монах. – Всегда вспоминаю вашу наливку. Мы с Лешей вместе вспоминаем. Из царских рюмок.

Они выпили за встречу. Саломея Филипповна приглашала кушать без церемоний, чем бог послал. Несколько минут гости с удовольствием уминали за обе щеки картошку с мясом. Наконец хозяйка спросила:

– Что уже известно про женщину в парке? Узнали кто?

– Откуда вы… – Добродеев поперхнулся. – Карты? – догадался.

Монах только головой покачал:

– В новостях было, Лео. Пока ничего не известно, Саломея Филипповна.

– А о чем спросить хотите? – Она смотрела на них, ухмыляясь. – Почему я? Я ведь не ведьма.

Монах и Добродеев переглянулись. «Ведьма!» – явственно читалось на лице Добродеева.

– С вашим житейским опытом… И Никитка, может, что-нибудь знает, – пробормотал он, раскрыл папку и достал фотографии. – Вот!

– Никитка? Вряд ли. Но спрошу, как вылезет из пещеры. – Саломея Филипповна взяла фотографии и принялась рассматривать одну за другой, держа их на вытянутой руке.

– Что за знак? – спросила она наконец. – Плохо видно. Тату?

– Типа того. Узел Троицы, слыхали?

– Слыхала. А что с волосами? Обрезали?

– Обрезали. Документов при ней не было, нашли пятнадцатого февраля в парке около пруда, там, где стоянка. Убили в другом месте, накануне, четырнадцатого вечером, в парк привезли на машине, видимо, ночью. Задушена шарфом. Никто не заявлял о пропаже, ее не ищут. В городе пошли разговоры про сатанинский культ и тайный обряд. У нас никогда ничего подобного не случалось. Я собираюсь писать об этом, буду говорить со старыми людьми, есть у меня пара старичков позапрошлого века. Мы подумали, а вдруг вы что-то… – Добродеев замялся.

– …что-то рассмотрите и подскажете, – подхватил Монах. – Никитка ваш в клубе «Руна», вдруг они что-то знают. Знак этот известен немногим, тут история и эзотерика… Похоже, не обычное убийство, тем более жертва не была ограблена, он оставил золотые украшения.

– Может, она ведьма? – сказал Добродеев. – Им, кажется, стригли волосы и потом сжигали на костре. Не помните?

Монах закашлялся.

– Не помню, Леша, – покачала головой Саломея Филипповна. – Это если и было, то до меня. Я уже после революции родилась…

– Я не то хотел сказать! – испугался Добродеев. – Я не имел в виду! Конечно, после революции… Честное слово! Вы молодая… еще. Просто я подумал, может, вы знаете… Тут странные места, пещера эта, легенды, колдовство, бабу выкопали… всякое говорят… – Он беспомощно умолк.

– Да ладно, я пошутила. Значит, молодая женщина, погибла насильственной смертью, убийца остриг ей волосы и нарисовал знак на лице. То есть с намеком на некий тайный смысл: не то ведьму казнил, не то женщину легкого поведения. Ничего подобного у нас здесь отродясь не было. Ведьмы проживали за селом, на отшибе, если возникали претензии, то их изгоняли или бросали в воду – потонет, значит, «чистая», выплывет – ведьма. Это было лет двести назад, да и то в редких случаях. Все публично, при стечении народа, по решению сходки, а в вашем случае тайно, с намеком… – Саломея Филипповна покачала головой. – Не поленился ведь, нарисовал знак, волосы остриг… – Она присмотрелась. – И украшения на ней. Не снял, получается. А с ведьмы снимали, что там на ней было – бусы, крестик, кольцо… Все снимали и закапывали на перекрестке четырех дорог.

– Это когда-то, а тут, может, новый ритуал, – заметил Добродеев.

– Против ведьм? Это кому же они помешали? В Интернете полно гадалок и ведьм, на все вкусы, выбирай, не хочу. А эта, получается, не угодила.

– Перебор? – догадался Монах. – Знак красивый, конечно, но ни силы, ни смысла уже нет, просто картинка, для красоты. И волосы остриг, и золото не взял. Слишком нарочито, согласен…

Саломея Филипповна развела руками, соглашаясь.

– И что? – спросил Добродеев. – Если ни силы, ни смысла? Зачем тогда? Псих? Маньяк?

– Зачем? – Она усмехнулась: – Значит, нужно было. Узнать бы, кто она… Ну да узнают, не сегодня завтра. Перебор, говоришь? – Она посмотрела на Монаха – Если перебор, то… сам понимаешь.

– Понимаю.

– В смысле? О чем вы? – спросил Добродеев.

– О том, что он все это проделал недаром, а с целью, – веско произнес Монах.

– С какой? – Добродеев переводил взгляд с хозяйки на друга.

– Обратить на себя внимание, заявить, застолбить участок. Перевести стрелки на магию. Если ему непременно нужно было ее убить, то просто убил бы, а он навешал декораций. А это значит, что… – Монах замолчал, глядя на журналиста.

– Что? – выдохнул Добродеев.

– А это значит, Лео, что будет продолжение. Мы это уже обсуждали. Не думаю, что псих, слишком просто. Хотя, может, и псих, – сказал он, подумав. – Ничего нельзя исключить. Мало информации, подождем. Думаю, он снова даст о себе знать.

– Еще наливки? – спросила после паузы Саломея Филипповна.

– Вы тоже думаете, что будет продолжение? – Добродеев выразительно взглянул на хозяйку.

Она пожала плечами и промолчала.

– А если бросить на картах? – закинул удочку он.

– На картах? – Саломея Филипповна усмехнулась: – Не верю я в карты, Леша. Я пошутила…

Глава 5

Узел Троицы… Опять?

Истина ничуть не страдает от того что кто-либо ее не признает.

Закон Шиллера

Добродеев пер буром и после трех отказов секретаря – весьма неприятной особы со скрипучим голосом, старой девы, не иначе, – сумел выйти на Бражника и уболтал дать интервью, напирая на то, что это важно для его бизнеса.

Все оказалось гораздо проще. Не «Мерседес», а корейцы, не завод, а пока только консультации насчет покупки земельного участка за Еловицей, где, возможно, когда-нибудь поставят завод по сборке «Ланоса». Виктор Бражник, оказывается, наш земляк, родился здесь, работал за границей, отсутствовал двадцать четыре года и вернулся в родные палестины с целью раскрутить бизнес. Время разбрасывать и время собирать, так сказать. Посредник и консультант, имя, репутация, связи, предприимчивость. Сильный игрок, одним словом.

Они сидели в кабинете хозяина. Здесь стоял полумрак – большое окно было закрыто тяжелыми зелеными, с золотыми кистями, драпри; у дивана горел торшер под желтым абажуром, на письменном столе – зеленая настольная лампа. Темно-коричневая мебель, почти пустые книжные полки, кожаный диван и такие же кресла. На письменном столе – монитор последней модели, серебряный стакан с остро отточенными карандашами и плетеная металлическая корзинка с бумагами.