зная ответы? Сколько уже обошёл? Сколько огня зажег, сколько молитв прошептали твои губы?

О чем плачет твоё сердце, навсегда захлопнув двери изнутри?

И о чем ты попросишь теперь, если снова можно будет загадать любое желание?

Танге Тингл и туманы. История пятнадцатая

(самая длинная)

Врут ли старые сказки про чудовищ из туманов – сами судите. Все, что неясно и мутно, всегда людям – страх троекратный. Паучок в дымке встретится, а глаза такое чудище рассмотрят, что хоть на край и за край беги, спасайся.

Артиланы тоже верили, что доброй душе негоже расхаживать туманными предрассветами и темными ночами. Бог весть, что там запрятано, а все же, не дураки старики, что рассказывают о духах, прячущихся в сумерках. А если старух послушать – так и вовсе на полжизни вперед испугаешься: тролли и ведьмы, мол, только и ждут там, чтобы утащить доброго человека в самое сердце темноты и выпить из него всю радость. Вернется такой домой – если жив останется – да только все равно, что мертвый будет. Ни засмеется никогда, ни слова теплого никому не скажет. А в глазах такой холод застынет, что жуть.

Оттуда и пошел у артиланов обычай до заката по земле ходить, а как солнце за дальней опушкой скроется – к домашнему очагу спешить, огонь разводить, чай заваривать, разговоры разговаривать. А по темноте без особой надобности не бродить.

Но если путник какой постучит в дверь – скорее впустить, только сперва лучину, зажжённую от домашнего очага, к лицу поднести, проверить, не идет ли нечисть какая следом. Видеть же нечисть всякий артилан с детства умел: добрый очажный огонь от нее чадом исходил, да тени жуткие вокруг в пляс пускались. Перед таким гостем не грех и двери захлопнуть. А не прогнать его – беду в дом пустить…

От деревни талей (рыбаков-артиланов) на самом берегу быстротечной речушки до лесного поселения тинглов (охотников) путь неблизкий.

Загостился однажды Раха Тингл у сестры Таль за миской доброй ухи, и домой отправился, когда уже солнце за верхушку самой высокой сосны зацепилось. С закатами оно как: поначалу все кажется, что вечер не близок, светло кругом, лучи золотом листву топят. А потом – раз – и темень. Так вышло и тогда. Пока до опушки добрался Раха, только перевёрнутая краюшка солнца и цеплялась еще за землю, бежать пришлось со всех ног.

Жена, конечно, впустила бы его и из ночи вернувшегося, да больно уж суеверной была она, страшилась, что муж зло за собой принесет. Успел. Едва дверь за ним захлопнулась, провалилось солнце за край леса, и туман опустился на землю, зазмеились дымчатые рукава меж домов, по утоптанным тропинкам и вверх по вековым стволам.

В каждый двор заглянул туман, морось любопытная! Только от костерка во дворе соседа и шарахнулся. А за туманом пришла ночь.

Заснул уж было Раха, как вдруг видит: жена масла в лампу подливает, в пуховый платок кутается. Не иначе, на улицу собралась.

«Ты куда это?», – окликнул ее охотник.

«Путник там», – сказала женщина, махнув рукой в сторону двери.

Прислушался Раха – тишина. Ни звука, ни стука.

«Где ж? Ничего не слышу»

«Плачет кто-то. Поди, ребенок заблудился»

Неспокойно на душе стало охотнику. Всех детей в деревне наперечет знал, не было в соседях таких непутевых родителей, чтобы дитя в ночи забыть. Снова прислушался – однако, и правда, вроде, хныканье доносилось снаружи.

«Дай-ка мне лампу да лучину из очага принеси. Не женское это дело – по темноте ходить. Я посмотрю, что там»

Раха вышел из дома. Туман посторонился огня в его руках, попятился за ворота. Хороший охотник всегда слышит самый неприметный звук, без того добычи в лесу не достать. Вот и сейчас Раха безошибочно спешил на едва различимый то ли писк, то ли стон. По улицам поселения, до самого последнего дома, за которым начиналась чаща. Неужто и впрямь, ребенок у кого сбежал поиграть и в лесу потерялся? Среди деревьев туман был еще гуще, от огня всего неверный круг и оставался.

Долго ли шел человек наперерез темноте, чавкая подошвами по мшистой земле, но вот дошел до самого сердца тумана. Огонь лампы был едва различим, а лучина от очага домашнего и вовсе потухла. Прямо под деревом сидел и плакал мальчишка. Казалось, он даже не боялся внезапно появившегося из ночи бородача.

«Ты что ж это тут?» – спросил его Раха. Но мальчик только поднял заплаканные глаза и тут же опустил. Лет девяти от роду, едва ли больше.

«Эй, ты понимаешь меня, малец? Откуда ты?» – продолжил выпытывать охотник.

Мальчик молчал, только дрожал. То ли от холода, то ли от страха. Снял с себя Раха меховую куртку, завернул ребенка, на руки поднял. Да видно, как раз вовремя: только попал в тепло, как тут же найденыш то ли заснул крепко, то ли в обморок упал от истощения.

Поспешил охотник обратно к деревне. Уж он-то не заблудится, ему что днем, что наощупь – все одно, дорога прямая, лес за много лет исхожен до последней кочки. Быстро добрался до артиланских домов, а там и свой двор. Запоздало мелькнула мысль, что лучина-то погасла, а надо бы поднести к лицу гостя ночного, а вдруг как чадить станет? Но ребенок гляделся в конец истощенным и слабым, скорей бы в тепло домашнее!

На пороге беспокойно переминалась жена. Как увидела находку – ахнула и совсем про лучину не вспомнила, поспешила на помощь.

До самого утра хлопотали они с Рахой над мальчиком. Согревали, крепким бульоном поили, травы запаривали, ссадины мазью целебной мазали. Весь посечённый был, будто долго бежал через лес, не разбирая дороги. А куда, от кого – и не спросишь. Лишь на рассвете, впервые открыв глаза, посмотрел на них мальчишка благодарно, показал на себя рукой и сказал одно только слово: «Танге».

С тем и провалился обратно в сон.

Утром про найденыша гудели все. Кто-то припомнил за лесом небольшое кочевое поселение, которое давно уж снялось со стоянки. Порешили артиланы, что ребенок от них отбился. Странный был там народ, и в каждой семье по десятку детей – вот и не заметили пропажи.

Что касается Рахи и его жены – им, напротив, не дала судьба наследников. И стал Танге им сыном. Не иначе как боги подарок сделали.

Быстро выучился Танге новому языку, а после – и охотному делу. А когда стар