… Хьелиром оказался седобородый благообразный старик с абсолютно обычной человеческой внешностью. Он был на голову ниже меня и на ладонь уже в плечах. Его сухонькие пальцы пробежались по моей голове, шее, спине, погладили руки и ноги.

— Здорова, — заявил он, — пара царапин — не в счет. У вас, орков, здоровье — дай Всевидящий каждому.

Так я узнала, что меня в этом мире считают орчихой, а своего бога местные жители называют Всевидящим. До бога мне дела не было (как выяснилось позже — зря), а с тем, что не выгляжу человеком, я уже успела немного смириться.

— Идем со мной. Провожу тебя к каптеру. Сдашь жетон наемницы и получишь вознаграждение. Там же, в хозяйственной части, сможешь помыться, сменить одежду, да и поешь заодно. Небось, со вчерашнего дня ни крохи во рту не было?

— Не помню, — честно призналась я.

Кто его знает, это огромное зеленое тело, когда оно ело в последний раз? И как вообще часто его кормить надо? Чем — скоро выяснится. Как только обед перед носом поставят…

Как выяснилось, за первым, огромным шатром, который, видимо, служил чем-то вроде госпиталя, имелось несколько шатров поменьше. Все они были расположены точно друг за другом, поэтому издали, да и вблизи, я видела только первый.

Помывочная, прачечная и каптерка располагались во втором шатре. Сдав меня с рук на руки еще более низкорослому человечку, которого даже на земле сочли бы карликом, мой тщедушный провожатый ушел.

— Так, орисса, позвольте мне взглянуть на ваш нагрудный жетон. — Карлик встал на стул, потянулся кулачком с зажатым в нем молочно-белым кристаллом к какой-то металлической бляхе, крепящейся к моим кожаным доспехам чуть выше пупка.

Я напряглась, невольно сжала кулаки, впиваясь когтями в ладони, но осталась стоять на месте, слушая бормотание человечка:

— Барбра Ор-Тьюндер, наемница шестой центурии второй когорты Зеленого легиона. Единственная выжившая из своего десятка. Уничтожила в бою шестерых хунгров. Обезвредила еще пять. Вынесла с поля боя… что? Самого трибуна?! А ты отличилась, Барбра! Давай, ты пойдешь приведешь себя в порядок, а я пока посчитаю и подготовлю твое вознаграждение.

— Хорошо. — Смыть с себя пот и грязь я и правда хотела.

Карлик позвонил в колокольчик. На его зов явилась карлица — такая же приземистая, круглая, с добродушным румяным лицом, в синем переднике поверх коричневого платья длиной до щиколоток. Каптер отдал ей указания, и женщина повела меня в другую половину шатра.

В просторном помещении обнаружилось четыре кабинки, что-то вроде душевых в бане. Только вместо душа в каждой из них на специальных подпорках висел бочонок с водой, к краю которого крепилась веревка, с помощью которой бочонок можно было наклонять так, чтобы вода переливалась через край и попадала на тело.

Карлица выдала мне пару деревянных баночек с чем-то пастообразным и ароматным, большой отрез ткани и костяной гребень, поколдовала над синим и голубым кристаллами, встроенными в нижний обод подвесного бочонка, и приглашающе кивнула:

— Мойся, орисса. Я жду тут, за пологом, — она вышла и опустила кусок ткани, похожей на брезент, оставив меня наедине с собой.

Я сбросила с себя одежки, за счет ремней больше похожие на лошадиную сбрую, подошла к зеркалу, которое крепилось к двум стойкам, взглянула на свое отражение…

Так вот ты какая, Барбра Ор-Тьюндер!

Глава 4 Новое обличие Варвары

Ну, что сказать? Лицо мое почти не изменилось по сравнению с тем, которое я имела в прошлой, земной жизни. Только вот кожа нежно-оливкового цвета в сочетании с морковно-рыжей короткой шевелюрой смотрелась, мягко говоря, смело.

Груди-дыньки, полные, налитые, упругие, радовали размерами и формами. Талия, попа и бедра выглядели монументально, но при этом нигде не наблюдалось ни малейших признаков целлюлита!

Меня вдруг пробило на «хи-хи». Я хрюкнула, оскалилась насмешливо, и тут же принялась ощупывать свои зубы: глазам сразу не поверила. Но нет! Зрение меня не подвело… Поздравляю, Варя, теперь у тебя есть клыки! Такие… аккуратненькие, ровные, совсем немного удлиненные, и все же, все же…

Я снова хрюкнула. Потом засмеялась громче. Потом заржала в голос. Из глаз потекли слезы. Кажется, когда смеются и плачут одновременно — это называется истерика?

— Что с вами, орисса? Вам нужна помощь? — ласковый голос карлицы немного привел меня в чувства.

— Нет-нет, что вы! — всполошилась я. Не хватало, чтобы эта милая женщина видела меня такой… такую… обнаженную, в общем.

— Все в порядке, не волнуйтесь! Я… уже моюсь!

Чтобы сдержать обещание, встала под бочонок, плеснула на голову воды, которая полилась по плечам, по спине, струйками побежала по большой зеленоватой груди… Я снова всхлипнула, но зачерпнула жидкого мыла из плошки и плюхнула себе на темечко.

Долго плескаться не стала: хорошенько промыла голову, разок намылила и с силой растерла мочалом тело, щедро окатила себя пару раз теплой водой из бочонка, замоталась в простыню и высунула голову из-за полога:

— Мне бы одежду свежую, можно в счет вознаграждения, — произнесла, немного смущаясь.

— Ты пока вот роуб надень, — карлица подала мне нечто среднее между банным халатом и кимоно.

Ладно, хоть размерчик мой.

— Минутку, — я скрылась за пологом, натянула на влажное, отмытое до скрипа тело свежую, пахнущую солнцем и какими-то травами одежку.

«Никакой химии! Все натуральное — и ткань, и аромат», — отметила про себя.

Вышла.

Карлица тут же повела меня обратно в хозяйственную часть каптерки, усадила на грубо сколоченный деревянный табурет перед таким же неказистым, но опрятным столом.

— У нас тут все по-простому, из горячего — только травяной чай, — засуетилась женщина, выставляя на стол глиняные тарелки с кусками вареного мяса, душистые зерновые лепешки в плетеной корзинке и очищенные, нарезанные дольками корнеплоды, по виду напоминающие то ли редьку, то ли репу, то ли вообще капусту кольраби.

Аппетит у меня оказался зверский! Я мигом съела все, что передо мной поставили, облизнулась и с сожалением посмотрела на опустевший стол.

Так. Похоже, орки питаются тем же, что и обычные люди. Уже проще: не придется ломать голову, где добыть съестное.

— А теперь чайку вот попей, Барбра, — карлица смотрела на меня со смесью жалости и восхищения. — Давай-ка я тебе сладких лепешек принесу и