Николай Александрович демонстрировал не только высокую исполнительность, но и личную преданность вождю. Он активно способствовал утверждению вождистской традиции, с готовностью подключился к славословию Сталина. Доклад генсека на XVII съезде он назвал — ни много, ни мало — «гениальным», а решающим условием роста и развития Москвы — «исключительную помощь, которая оказывалась Москве на протяжении всех истекших лет нашей партией, ее Центральным комитетом и в первую очередь товарищем Сталиным».

Февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 г. дал старт массовым расправам с партийными, советскими и хозяйственными кадрами. Одним из первых арестовали и расстреляли председателя Совнаркома РСФСР Д.Е. Сулимова. На освободившееся место в июле 1937 г. и был выдвинут Булганин. Кадровое поле в СНК оказалось выполотым основательно: были репрессированы заместитель председателя СНК РСФСР Д.З. Лебедь, наркомы: местной промышленности — И.П. Жуков, пищевой промышленности — С.С. Лобов, просвещения — А.С. Бубнов, здравоохранения — Г.Н. Каминский. На их место приходили новые люди.

Одним из таких назначенцев стал Я.Е. Чадаев, получивший пост председателя Госплана РСФСР (позднее он несколько лет трудился управляющим делами СНК СССР и в этом качестве подписывал вместе со Сталиным постановления правительства). «Булганин… сразу произвел на меня весьма приятное впечатление, — вспоминал он. — …По натуре интеллигентный человек, довольно строго спрашивал о состоянии дел и без каких-либо упреков указывал на ошибки, давал нужные советы. В простой и достаточной пониманию форме он говорил о необходимости проявления чуткости к новым явлениям жизни, чтобы лучше решались первоочередные задачи, стоявшие перед наркоматами и ведомствами»[11].

Откровенно говоря, эта малосодержательная характеристика независимо от желания Чадаева оборачивается против Булганина — из нее предстает ревностный исполнитель чужой воли, несамостоятельный человек, любитель «общих» мест и деклараций.

Тем не менее уже через год с небольшим Николай Александрович получил новое назначение — председателя правления Госбанка СССР, и это — имея всего лишь реальное училище за плечами. Одновременно Николай Александрович стал одним из заместителей председателя СНК СССР (и был им до мая 1944 г.). В мае 1940 г. главой советского правительства стал сам Сталин, это сделало контакты Булганина с вождем более регулярными и доверительными.

С началом Великой Отечественной войны бывший главный банкир страны получил воинское звание генерал-лейтенант и стал членом военного совета Западного стратегического направления, а позднее и Западного фронта. Примеров таких кадровых коллизий, когда на пост одного из руководителей оперативно-стратегических объединений назначались люди сугубо гражданские, не служившие в армии, не имевшие профессионального образования, немало. И были на то свои причины.

Как не без основания считал Маршал Советского Союза И.С. Конев, когда членами военных советов были такие деятели, как Н.С. Хрущев, Л.М. Каганович, А.А. Жданов, Н.А. Булганин — крупные партийные и советские работники, члены ЦК, а то и Политбюро ЦК, это в силу их политического положения придавало им на фронте дополнительный авторитет[12]. Добавим: от этого в определенной мере выигрывали и фронтовые дела, учитывая возможности этих лиц, более значительные, чем у их коллег, по выбиванию у различных ведомств дополнительных ресурсов.

Вот лишь один пример. В разгар Московской битвы Булганин обратился к В.П. Пронину, в свое время сменившему его на посту председателя Моссовета с предложением подключить к решению одной фронтовой проблемы… столичный трест по передвижке зданий. Имевшийся в тресте опыт потребовался для вызволения из болот застрявших танков и другой тяжелой техники. Москвичи пришли воинам на помощь, в результате в обороне столицы приняла участие почти тысяча «незапланированных» боевых машин.

Но другой стороной медали был полный непрофессионализм Булганина и таких, как он, карьерных совпартработников. Генерал-полковник В.М. Шатилов вспоминал, что в бытность его на Прибалтийском фронте член военного совета фронта не мог самостоятельно нанести на рабочую карту данные об оборонительных сооружениях противника, выявленных разведкой. А ведь по существовавшему положению Николай Александрович должен был участвовать в разработке важнейших документов, связанных с планированием, организацией и обеспечением боевых действий, без его подписи не вступал в силу ни один приказ командующего, не могло считаться действительным донесение в Ставку Верховного главнокомандования. Член военного совета фронта также должен был непосредственно руководить политическим управлением, контролировать деятельность военной прокуратуры и трибунала. Так неужели нельзя было подобрать на такой пост более квалифицированного генерала?

Наверняка можно, но у Сталина были свои резоны. Дело в том, что главная, хотя и неписаная функция членов военных советов состояла в надзоре за командующими и другими высшими должностными лицами фронтов и докладах об их политическом облике генеральному секретарю ЦК. По существу, была воспроизведена ситуация периода Гражданской войны, но тогда комиссары ставились над командирами, бывшими в большинстве случаев военспецами, то есть классово чуждыми. Теперь же контролеры приставлялись к командным кадрам, воспитанным в родной Красной армии. Такое недоверие к командующим и командирам не только было оскорбительным, но на практике способствовало утверждению вредного дуализма в руководстве войсками и подрыву тем самым основополагающего для любой армии принципа единоначалия.

«Все эти люди, — пишет о членах военных советов фронтов историк Ю.А. Горьков, — играли особую роль во фронтовой жизни, являясь как бы глазами и ушами И.В. Сталина во фронтовых управлениях. Молодежь дня сегодняшнего никогда не слышала фамилий этих людей, ибо состояли они как бы при полководцах, находились в их тени, но функции выполняли наиважнейшие, место в партийной иерархии того времени занимали весьма заметное»[13].

Характерно, что осуществленный осенью 1942 г. переход к единоначалию нисколько не затронул этой системы, а в определенной степени даже закрепил ее. С точки зрения политической верхушки страны ни должностное положение командующего-единоначальника, ни заслуги, какими бы большими они ни были, ни членство в ВКП(б) не могли освободить его от надзора со стороны руководства партии. Усердие членов военных советов в исполнении этой функции, реализуемой главным образом путем личных докладов на имя И.В. Сталина, весьма поощрялось. Булганин, судя по всему, тоже неплохо справлялся с этим делом, ибо его положение ни разу за всю войну не пошатнулось.

В октябре 1941 г. командующим войсками Западного фронта стал Г.К. Жуков. Выдающийся полководец позднее так оценивал своего члена военного совета: «Булганин очень плохо знал военное дело и, конечно, ничего не смыслил в оперативно-стратегических вопросах. Но, будучи человеком интуитивно развитым, хитрым, он сумел подойти к Сталину и втесаться к нему в доверие»[14].