и Бодлера,

Париж Дюма и Беранже!

Париж кокоток и абсента,

Париж застывших Луврских ниш,

Париж Коммуны и Конвента

И — всех Людовиков Париж!

Париж бурлящего Монмартра,

Париж Верленовских стихов,

Париж штандартов Бонапарта,

Париж семнадцати веков!

И тянет, в страсти неустанной,

К тебе весь мир уста свои,

Париж Гюи де Мопассана,

Париж смеющейся любви!

И я везу туда немало

Добра в фамильных сундуках:

И слитки золота с Урала,

И перстни в дедовских камнях!

Пускай Париж там подивится,

Своих франтих расшевели,

На черно-бурую лисицу,

На горностай и соболя!

Но еду все ж с тоской в душе я!

Дороже мне поклажи всей

Вот эта ладанка на шее!

В ней горсть родной земли моей!

Ах, и в аллеях Люксембурга,

И в шуме ресторанных зал —

Туманный призрак Петербурга

Передо мной везде стоял!..

Пусть он невидим! Пусть далек он!

Но в грохоте парижских дней

Всегда, как в медальоне локон,

Санкт-Петербург — в душе моей!

БЕЛОЙ НОЧЬЮ

Белой мертвой странной ночью,

Наклонившись над Невою,

Вспоминает о Минувшем

Странный город Петербург…

Посмотрите! Посмотрите!

У Цепного Моста кто-то

В старомодной пелерине

Неподвижно смотрит вдаль…

Господин в крылатке тихо

Про него шепнул другому:

«Николай Васильич Гоголь —

Сочинитель «Мертвых душ»…

У Сената, сдвинув брови,

Гнет сверкающую шпагу

Незнакомец в треуголке

С пистолетом при бедре…

Отчего так странно-бледен

Незнакомец в треуголке?

Отчего сжимает петля

Золоченый воротник?

Чу! К нему, гремя оружьем,

С двух сторон подходят двое!..

Подошли! — «Полковник Пестель,

Нас прислал к вам государь!»

Белой мертвой странной ночью,

Наклонившись над Невою,

Вспоминает о Минувшем

Странный город Петербург…

Посмотрите! Посмотрите!

Вот задумался о чем-то

Незнакомец в альмавиве[6],

Опершись на парапет…

С Петропавловской твердыни

Бьют Петровские куранты,

Вызывая из могилы

Запоздавших мертвецов…

И тотчас же возле Арки —

Там, где Зимняя Канавка,—

Белый призрак белой дамы

Белым облаком сошел…

Зазвенели где-то шпоры…

И по мертвому граниту

К мертвой даме на свиданье

Мчится мертвый офицер…

«Германн!» — «Лиза!» И, тотчас же,

Оторвавшись от гранита,

Незнакомец в альмавиве

Смуглый профиль повернул!..

«Александр Сергеич, вы ли,

Вы ли это тот, чье имя

Я в своих стихах не смею

До конца произнести?..»

Белой мертвой странной ночью,

Наклонившись над Невою,

Вспоминает о Минувшем

Странный город Петербург…

СНОВА В ПЕТЕРБУРГЕ

Прощайте, немцы, греки, турки,

И здравствуй, русская земля!

В своем я снова Петербурге,

Я снова русский! Снова — «я»!

Еще вчера я был не русским!

И, запахнувшись в черный дым,

Гранитный воздух Петербургский

Еще вчера был не моим!

Сегодня ж, странный и бессонный,

Брожу по Невской мостовой

И с Александровской Колонной

Взлетевшей чокаюсь мечтой!

И в небо Питера, бледнея,

Уходит беженский угар…

И вновь я рифмою своею —

Целую Невский тротуар!..

ГРУЗОВИК № 1317

МЫ

 Некие в смокинг одетые атомы,

Праха веков маринованный прах,

Чванно картавят, что, мол, «азиаты мы»,

На европейских своих языках!

Да! Азиаты мы! Крепкое слово!

В матерном гневе все наши слова!

Наши обновы давно уж не новы:

Киев и Новгород! Псков и Москва!

В наших речах — курский свист соловьиный,

Волга и Днепр! Океан и фиорд!

В наших речах — грохот снежной лавины,

Ржанье и топот Батыевых орд!

В наших глазах — золотой щит Олега,

Плеть Иоанна! Курганная тишь?

Мертвенный холод Байкальского снега,

Пламя Москвы и плененный Париж!

Эй, на запятки! Не вам ли завялым

Путь преградить разъярившимся нам?

Или, озлившись, мы хлопнем Уралом

По напомаженным вашим башкам!

В наших плечах — беломорские скалы!

В наших ушах — храп медвежьих берлог!

В наших сердцах — самоцветы Урала!

В нашей груди — древний каменный бог!

ГРУЗОВИК № 1317

1

Весь машинный свой век, каждый день по утрам

Волоча свои старые шины,

По брезгливым гранитным колонным домам

Развозил он шампанские вина!

И глотали в свои погреба-животы

Эти вина по бочкам с присеста

Их раскрытые настежь гранитные рты —

Обожженные жаждой подъезды.

И гудя, и шумя,

И кряхтя, и гремя,

Весь свой век должен был по подъездам таскаться

Грузовик № 1317.

2

Но однажды наутро у этих домов

Были начисто выбиты стекла!

И панель вокруг них вглубь на много шагов

От вина и от крови промокла!

«Эй, подвалы, чья доля лежит издавна

Под любым