Галич действительно оказался невероятно странной — и уникальной! — фигурой в русской литературной культуре. Невероятный «удачник», человек, чья творческая карьера развивалась стремительно и чрезвычайно успешно. Модник и красавец (современники вспоминали невероятное: «У Галича была первая в Москве „водолазка“!» — это, знаете ли, дорогого стоило), статный, высокий, с красивыми чертами лица и глубоким бархатным голосом — этот свой природный дар он еще и усилил. Юный Саша Гинзбург (такова была истинная фамилия Галича, свой псевдоним он составил из букв фамилии, имени и отчества Гинзбург АЛександр АркадьевИЧ), окончив девятый класс, поступил в Оперно-драматическую студию Станиславского, на последний курс, который Константин Сергеевич набрал, но не успел выпустить (Станиславский умирает 7 августа 1938 года) — то есть Галич, фактически, стал одним из последних учеников великого режиссера.

Галич был фантастически успешным драматургом — он пишет пьесы, которые идут во всех театрах страны: самой популярной становится «Вас вызывает Таймыр», написанная в соавторстве с Константином Исаевым. Эта пьеса блистала сперва на подмостках Ленинградского театра комедии, где ее поставил Эраст Гарин — и на молодую Ольгу Аросеву в роли Любы Поповой приходил смотреть весь город. А затем постановку осуществил Андрей Гончаров в Московском театре сатиры — и спектакль тоже получился, как сегодня сказали бы, «звездным»: в нем играли Виталий Доронин, Татьяна Пельтцер и молодой Анатолий Папанов.

По сценарию Галича снимались фильмы, которые мгновенно становились любимы зрителями: комедия «Верные друзья» (тоже написанная в соавторстве с Исаевым) до сих пор любима и не устарела ни на день. Драма Станислава Ростоцкого «На семи ветрах» признана одним из лучших фильмов о Великой Отечественной войне. А комедия Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу» объединила на одном экране уже упомянутого Анатолия Папанова, юного Олега Борисова, прекрасную Ларису Голубкину, маститого Николая Крючкова и абсолютных любимцев советского зрителя — троицу Трус-Балбес-Бывалый в исполнении Георгия Вицина, Юрия Никулина и Евгения Моргунова. Одним словом, Галич — невероятно востребован и на сцене, и в кино. Более того — он «выездной», ему разрешают поездки с творческими группами за рубеж, его чтят в самых «верхах», он обожаем самыми красивыми женщинами страны, он — душа московских компаний…

И вдруг в одночасье все меняется: словно открылась какая-то тайная дверца, словно державшийся взаперти талант вдруг нашел брешь — и из Галича потоком хлынули стихи и песни: невероятные, ни на что не похожие, с собственной уникальной поэтикой, сложной рифмой — и совершенно «несоветскими» сюжетами. И Галич постепенно превращается в фигуру не просто неугодную власти — он становится парией, изгоем: ему не дают работать, у него нет публичных концертов, и само окружение, сама система подталкивает Галича к тому, чтобы тот покинул страну. Впрочем, об эмиграции Галича мы поговорим ниже более подробно.

Почему же Галич оказывается так неугоден власти? Что опасного в песнях и стихах — тем более, что пишет Галич о вещах, о которых, казалось бы, говорить можно: уже не секрет события 30-х годов и из культа личности Сталина не делают жупела. Но Галич говорит не о каких-то конкретных вещах — он говорит о чем-то большем, он говорит о вещах общечеловеческих. И пугает вот что: человек, которому власть дала все, человек абсолютно «свой» — вдруг начинает вступать с властью в открытую конфронтацию, призывая к свободомыслию и абсолютной откровенности. Это удивляет, вызывает непонимание — а там, где непонимание, там страх. А там, где страх, — там желание максимально возобладать над тем, кто или что тебе этот страх внушает, подчинить его своей воле или попросту — сокрушить.

Легче всего сейчас рассказывать привычные истории о «людоедском советском строе», который только и ждал, как бы уничтожить того или иного инакомыслящего. Но нет — Галич действовал абсолютно сознательно, понимая свою оппозиционность по отношению к Советской власти, четко идентифицируя свое место и, как можно предположить, отдавая себе отчет в последствиях. При этом нельзя отказывать Галичу в романтизме — он был именно что романтиком, человеком, рассчитывавшим на то, что политические перемены, произошедшие в стране после смерти Сталина, приведут к какой-никакой, но свободе слова, — и радостное ощущение хрущевской «оттепели» опьяняло его, как и многих других писателей, поэтов, музыкантов, художников…

Галича будут бояться даже тогда, когда Высоцкого, пусть отчасти, но «разрешат»: когда Эльдар Рязанов сделает четырехсерийную документальную ленту «Четыре вечера с Владимиром Высоцким», из четвертой, заключительной серии — «Поэт. Певец. Музыкант» — будет выкинут эпизод с рассказом Рязанова о Мандельштаме, Ахматовой, Окуджаве и Галиче. Зато потом эти строки войдут в книжное издание литературного текста передачи. Вот что там говорилось о Галиче: «Потом в этом жанре появился Александр Галич. Его песни — острые, сюжетные, талантливые, — были популярны в начале 60-х годов. Они кочевали с магнитофона на магнитофон, говоря неприкрашенную, горькую правду. Его колючие, язвительные песни были очень широко известны, фразы из них стали крылатыми. Галича вынудили покинуть Родину. И через два с половиной года жизни на чужбине он умер…»[5].

Казалось бы, совершенно безобидные строчки, но в середине 80-х (фильм вышел накануне 50-летия Высоцкого, когда в прессе стало появляться огромное количество материалов о нем — перестройка все-таки сделала свое дело) Галич все еще оставался персоной нон грата для определенной категории граждан (прежде всего — для высших партийных чиновников, а значит — его упоминание в центральной прессе все еще было невозможно).

Галич был, конечно, резок — писал он жестко, бескомпромиссно и актуально. Например, написанное в 1966 году стихотворение «На смерть Б. Л. Пастернака» (ставшее песней, как и многие стихи Галича) содержало непростительные для любого официоза строки:

И убийственная строфа:

Конечно, Галич был неугоден. Даже в свободомыслящей «тусовке» любителей авторской песни он оказывался «не при дворе». Так, например, в 60-е годы в Ленинграде был основан клуб самодеятельной песни «Восток» — уникальный политический ход местного партийного руководства: пусть лучше барды-менестрели будут под надзором, чем превратятся в подпольный очаг свободомыслия (позднее ровно такая же организационная схема будет применена по отношению к Ленинградскому рок-клубу). Вот что вспоминает об этом времени исследователь творчества Высоцкого и авторской песни в Ленинграде Лев Годованник: «К заместителю директора Дома культуры работников пищевой промышленности (на базе которого разворачивался клуб «Восток») по политико-просветительской работе Валентине Войнолович (она как член руководства Дома культуры занималась клубом) как-то прибыл инструктор из обкома. Он поделился полученными сведениями о каком-то перелете Александра Галича из одного провинциального города в Москву. Якобы в самолете Галич пел песни, которые иначе как антисоветской пропагандой назвать было невозможно (кстати, у любого, даже сегодняшнего слушателя песен Галича сомнений нет: почти все его творчество — это чистая антисоветчина). Валентина Семеновна рассказала мне, что среагировала на рассказ инструктора с пониманием: