бы ни был. И после того, что со мной случилось… — Жорж покачал головой, покосился на обожжённую руку. — Я слишком хорошо это понял. Меньше всего на свете я бы хотел ставить тебе палки в колёса.

— Хорошо, — кивнул я. — Принято. Так может быть, ты не откажешься ещё и немного помочь?

Жорж задумался. Потом тихо сказал:

— Я вижу сны. Может быть, они ничего и не значат, но мне кажется, что я вижу то, что видит эта тварь.

— Что за сны?

— Очень похоже на то, что я чувствовал, когда это было во мне. — Жорж закрыл глаза и вздохнул. — Тогда я тоже как будто видел сон. Во сне делаешь что-то… Порой такое, чего никогда бы наяву не сделал. Когда же мне… ему пришлось надеть браслет, я будто осознал себя во сне. По-прежнему ходил, говорил, делал разные вещи, но теперь будто беззвучно кричал изнутри.

— Это Тьма забирала твой разум, — сказал я. — У неё были твои воспоминания, твои желания — всё. Ещё немного, и из тебя получился бы второй Юнг, на смену первому. Ты бы слился с Тьмой воедино.

Жорж открыл глаза и посмотрел на меня.

— Вот это меня и напугало, — сказал он. — Когда эта тварь кривлялась там, играя меня, как третьесортный актёришко, я видел себя как будто со стороны. И меня тошнило. От собственной глупости, от нелепых амбиций. Я не хотел быть таким, понимаешь? Искренне не хотел. Я хотел победить тебя — но сделать это честно. Может быть, именно поэтому у меня и получилось от него оторваться…

— Так что там, со снами? — напомнил я.

Жорж кивнул, взгляд его затуманился.

— Дважды мне снилось, что я вижу здание.

— Какое? — нетерпеливо переспросил я. — Где?

— Весьма известное. Гостиный двор.

— Так. И что с ним?

Жорж усмехнулся:

— С Гостиным двором? Ничего. Стоит, как стоял.

— Я думал, ты пытаешься мне помочь.

— А ты хочешь, чтобы я насочинял того, чего не видел? Это будет помощью? — тут же ощетинился Жорж.

— Ладно, извини, — поднял я руки. — Почему ты считаешь, что Гостиный двор — это важно?

— А я и не считаю. Просто эта тварь ошивается неподалёку. В первый раз она ходила вдоль фасадов Гостиного двора. Во второй — внутри, по анфиладам. Потом зачем-то выбралась во внутренний двор. И внимательно осматривалась.

Я откинулся на спинку кресла и хмыкнул. Вот, значит, как. Гостиный двор…

Жорж приподнял бровь:

— Какие-то мысли, Барятинский?

— Возможно.

— Ну так не сообщай их мне.

Я удивлённо посмотрел на него. Жорж криво усмехнулся:

— Даже здесь я не чувствую себя в безопасности. И, да — что бы ты обо мне ни думал, но я действительно нахожусь здесь добровольно.

— Понял, — кивнул я. Поднялся. — Мне пора. Нужно ещё кое с кем повстречаться этим вечером.

— Спасибо, что зашёл. — Жорж тоже встал. Протянул мне руку.

Я пожал её с некоторой осторожностью — доверять Жоржу не привык. От него можно было ожидать чего угодно: какого-то подвоха, заклинания, да хоть спрятанной между пальцами иголки — был такой прикол у нас в интернате. Однако Жорж просто пожал мне руку.

— Пугаешь ты меня, — честно признался я.

— Больше, чем когда во мне была Тьма?

— Несоизмеримо больше.

— Что ж, сочту это за комплимент.

— Хватай, — кивнул я, — других вряд ли дождёшься. Хотя я, наверное, ещё зайду. Как-нибудь. Не скучай.

Я уже дошёл до двери и поднял руку, чтобы постучать охраннику, когда Жорж заговорил вновь:

— Ты не спросил, что я читаю.

— Я не состою в клубе любителей чтения. Так что мне, признаться…

— Религиозность никогда не была свойственна представителям рода Юсуповых, — перебил Жорж. — Однако когда всё это случилось, единственная книга, которую я здесь попросил — Библия. Мне как будто требовалось что-то найти… Я начал читать и не смог остановиться, пока не споткнулся вот об это место.

Я повернулся и посмотрел на Жоржа. Он, наклонившись над столом и опершись на него руками, смотрел в книгу.

— «Вы приблизились и стали под горою, а гора горела огнём до самых небес, и была тьма, облако и мрак», — прочитал Жорж и поднял голову. — Как думаешь, это что-то значит? Я имею в виду, сейчас.

Я вспомнил то, что Света рассказывала про Свет. Про высокую гору, откуда он льётся на все миры. И про то, как Тьма хочет подобраться к этой горе. Холодок пробежал вдоль позвоночного столба.

— Ни малейшего понятия, — солгал я.

И, отвернувшись, постучал в дверь.

* * *

— А куда мы едем теперь? — спросила Света капризным голосом. — Опять не в академию…

— Нет, надо ещё одному кадру объяснить, где раки зимуют.

— Кадру? Раки? — обалдела Света. — Я ничего не поняла.

— Вот и он тоже — пока не понял, — кивнул я. — Поможешь мне немного? Обещаю, что это будет последняя остановка. Потом сразу — домой.

— И ужин? — быстро спросила Света.

Я улыбнулся.

— И ужин.

Ехать было недалеко. Чёрный город, пустырь, на котором мы когда-то встречались с ребятами Федота Комарова. Такие, как они, использовали пустырь для того, чтобы проворачивать всякие тёмные делишки. Вот и я собирался сейчас исполнить нечто подобное. Тёмное. Однако во имя Света.

Жемчужина моя так и оставалась наполовину чёрной, наполовину белой. Застыла, не меняясь ни на йоту, как будто покрашенная кем-то. Я бы даже поверил, что так оно и есть, если бы своими глазами не видел, что изначально жемчужина была белой, а потом, на моих глазах, окрасилась наполовину в чёрный.

Что это могло означать — я боялся даже думать. Единственный человек, у которого, насколько мне было известно, имелась такая же жемчужина — император. И это не было случайностью. Управлять государством по закону мог лишь человек, не склоняющийся ни к чёрной, ни к белой магии, но сохраняющий идеальный баланс. Он должен принимать решения исходя из здравого смысла и логики, а не из приверженности к «своим». В Ближнем круге должны были кипеть споры и конфликты, но на уровне императора принимались конкретные решения, и там было спокойно. Насколько, конечно, вообще может быть спокойно на продуваемой всеми ветрами вершине.