– Буду благодарна за помощь, – сказала я, отступив назад и дав ей пройти.

Она закрыла за собой дверь, положила в ногах кровати нечто похожее на занавеси и жестом попросила повернуться спиной, по-прежнему избегая смотреть на меня.

– Как тебя зовут? – спросила я, пытаясь склонить ее к беседе.

– Венла.

Она сказала, как отрезала, тем самым удержав меня от дальнейших разговоров. Служанка быстро управилась со шнурками, и едва платье упало к ногам, как она в ужасе ахнула. Разумеется, не от скромности, ведь она явилась сюда меня купать. Я нахмурила брови и, обернувшись, увидела, как расширились ее глаза, прикованные к кинжалу в ножнах на бедре. Не знаю, что ее шокировало больше: то, что я вооружена, или сам кинжал, золотая сирена с обнаженной грудью, вырезанная с тщательным вниманием к деталям.

– Это просто фамильная реликвия, – объяснила я, но по ее вытаращенным глазам поняла, что это ничего не меняет.

Вздохнув, я расстегнула кожаные ремешки ножен, пристроив все это хозяйство так, чтобы можно было дотянуться, и залезла в ванну. Теплая вода проняла до самых костей, разморозив окоченевшие внутренности. Я вздрогнула и сползла ниже, радуясь, что наконец-то согрелась.

Однако приятная часть купания быстро закончилась, когда Венла набросилась на меня с жесткой мочалкой, оттирая кожу, как будто она была облеплена слоями грязи. Когда она добралась до волос, возникла укоризненная пауза, полная явной нерешительности. Цвет ли показался ей отвратительным, или кудри здесь тоже в диковинку?

В Локланне в этом нет ничего необычного, по крайней мере, в моей семье. У меня четыре сестры: одна старшая и три младших. У всех волосы такого же рябиново-красного оттенка, но у меня самые кудрявые. Впервые после обвала я позволила себе по-настоящему вспомнить о своих родных. О маме, прославленной королеве-воительнице, и отце, легендарном герое войны, который воссоединил и заново отстроил королевство, одновременно воспитывая пятерых дочерей. Одного ребенка, единственного сына, они уже потеряли – не прошло и недели, как он родился.

Моя старшая сестра Авани вышла замуж за любовь всей своей жизни, только чтобы через год лишиться ее, а три младших сестренки росли в тени смерти, горя и печали.

Как это отразится на них?

Никто не знал, куда мы с Давином ушли в тот день, даже моя камеристка. Вдруг все решат, что мы мертвы, что нас схватили мятежники, не желавшие покидать Хагейл? Я думала об отцовской просьбе не делать глупостей, о вопросе лорда Теодора. Зачем идти на риск? На самом деле, это не казалось риском. Туннель, который должен был стоять вечно, контрабандист, с которым мы встречались уже десятки раз. Однако случилось то, что случилось!

– Пора одеваться! – Грубоватость Венлы вывела из задумчивости, что было очень кстати.

Что сделано, то сделано. Все, что могу теперь предпринять, – постараться остаться в живых, чтобы близким не пришлось скорбеть обо мне, а это не оставляло времени на то, чтобы погружаться в отчаяние.

Обсохнув, я снова пристегнула кинжал к бедру. Венла проследила за моими действиями, но ничего не сказала, только помогла напялить ворох материи, которую принесла. Кремовое нижнее платье застегивалось спереди от закрытого ворота до самого подола на крохотные золотые пуговицы. Служанка пыталась справиться с застежками на груди, бормоча под нос что-то, подозрительно похожее на сокэрские ругательства.

Затем последовал изумрудный плащ, бархатистая ткань была такой тяжелой, что я едва не осела под его весом. Девушка натянула его так, чтобы он закрывал грудь, и зашнуровала лентой. Несмотря на несуразный и громоздкий покрой, наряд был бы красив, если бы не был на несколько сантиметров длиннее, чем нужно. Венла покачала головой, вытаскивая иголку и нитку из передника. Я на всякий случай застыла на месте, пока она энергично подбирала платье быстрыми, резкими стежками в нескольких намеченных местах, приподняв подол так, что он едва касался пола.

– Спасибо, Венла, – от души поблагодарила я.

Было бы крайне неловко весь вечер волочить за собой юбки.

Вместо ответа служанка бросила подозрительный взгляд на мои волосы, жестом приглашая сесть в кресло. Я наблюдала за ее работой в зеркале на туалетном столике и отмечала, как она морщится, сражаясь с моими кудрями. Когда уже казалось, что прошло несколько часов, ей удалось соорудить некое подобие скромного пучка, какой носила сама, только мой частично скрывался за водруженным перед ним высоким ободком, обитым кремовым и изумрудным материалом в цвет платья.

Даже без своих рябиново-алых кудрей я буду выделяться среди этих людей. Их кожа была смуглой и плотной, а моя – светлой, как у отца. И тогда как у Теодора с Иро глаза были глубокого зелено-карего цвета, мои были весеннего светло-зеленого оттенка, как у матери. Я переводила взгляд со своего отражения на отражение служанки и не могла не заметить, что ее пучок был опрятным, без излишеств, а мой… находился в художественном беспорядке. По крайней мере, я надеялась, что это выглядит так. Хотя подозревала, что моя прическа скорее напоминает один из причудливых клубничных тортов, которые дома готовила повариха.

На мои ноги Венла надела мягкие непрактичные комнатные туфли, которые окончательно подтвердили зарождающиеся у меня подозрения относительно Сокэра. Как это платье, в котором невозможно двигаться, как эти туфли, которые сомнутся при первом же соприкосновении с землей, женщины здесь должны служить украшением. Тихим, застенчивым и скромным. Что ж, отец всегда говорил, что я не умею себя вести, даже если от этого зависит моя жизнь. Похоже, скоро мы это выясним.

Глава 6

Когда Венла наконец ушла, велев отдыхать, пока лорд Теодор не придет отвести меня на ужин, я впервые как следует перевела дух. В голове пронеслись тысяча и одна мысль, начиная с того, как мы собираемся выпутаться из этой передряги, и заканчивая всевозможными наихудшими вариантами развития событий, какие только могла вообразить.

Выбрав одну из печенюшек на подносе с едой, я жирно намазала ее медом и маслом и отправила в рот. Вот уже много дней, как я не ела ничего свежеприготовленного, и надеялась, что, утолив голод, буду мыслить яснее. Я ошибалась. Сладкое пряное тесто растаяло во рту, и все мысли тут же испарились. В этот прекрасный миг единственным, что существовало в мире, было это печенье. Не успела я насладиться первым куском, как руки уже намазывали маслом и медом еще несколько печений, чтобы поскорее затолкать их в рот. Желудок заурчал, довольный таким развитием событий, а цикл тем временем повторялся, печенюшка за печенюшкой.

Промелькнула мысль, не отравлено ли угощение, но я ее отбросила. Они бы, конечно, не стали прилагать столько усилий, купая и переодевая меня, только чтобы прикончить с помощью печенья… И,