Всё было тщетно — пациент умер. Зато Мерджим чувствовал себя полным сил, отдохнувшим, удивительно посвежевшим. Словно только что встал с постели, хорошо выспавшись. «Никогда раньше на меня стресс так не влиял, — с удивлением отметил про себя Мерджим. — Правда, со мной ещё никто так и не разговаривал… И всё-таки, что же произошло?»

Из-за чрезвычайной обстановки в крае расследование смерти пациента для Мерджима закончилось очень быстро. Вскрытие хотя и не смогло установить конкретную причину смерти, но, учитывая, кто был на столе, патологоанатом сделал отписку, что жизнь прервалась от внезапного сердечного приступа. Было засвидетельствовано солдатами, что врач и медсестра без опоздания приступили к реанимации. В общем, от врача и медсестры всего лишь потребовали письменного отчёта о случившемся не позже, чем через три дня. И на этом дело было закрыто.

Пока шло ускоренное расследование смерти пациента, Мерджим продолжил принимать пациентов, тщательно скрывая, что на душе у него отнюдь не спокойно. Загадочная смерть и странные, если не сказать глупые, подозрения терзали молодого врача, хоть бросай всё и беги. Но от себя, разве, убежишь? Его инстинкт врача подсказывал, что именно он каким-то образом лишил своего пациента жизни. Но как?! Этого он не понимал. Не последнюю роль в этой уверенности играл и тот факт, что спустя мгновение после смерти пациента, Мерджим почувствовал себя полным сил и энергии, словно вампир, только что высосавший свою жертву досуха. Глупость, конечно, но сравнение в голову лезло. Вампиров в их привычном для фильмов ужасов смысле слова не существует, но осадок в душе оставался.

О необъяснимой смерти пациента он своей жене рассказывать не стал. Ей и без того забот хватало, чтобы ещё вникать в его проблемы, а тем более в его странные, можно сказать, параноидальные подозрения.

Мерджиму понадобилось много времени, чтобы от них отделаться. Других смертей от его руки не было, поэтому сначала происшествие сгладилось, потом затёрлось, а затем было похоронено где-то глубоко в подсознании. Почти забыто. Почти.

Семья Ругова так бы и осталась жить в Приштине, если бы не Ерта. Она перестала чувствовать себя в безопасности от слова «совсем». Ей было страшно за маленького сына, за мужа, за себя. Не сразу, но она пришла к твёрдой уверенности, что надо уезжать, и как можно скорее. И не куда-нибудь, а в столицу. Мерджим начал хоть и слабо, но протестовать: он понимал, какое сильное влияние оказали беспорядки в крае на его супругу, но бросить работу вот так запросто?

Жена и сын, конечно же, были важнее всего, и он быстро сдался.

Семья переехала в Белград. Через родственников Ерта смогла договориться о рабочем месте для своего мужа в одной из белградских больниц, с поиском жилья им тоже помогли, найдя квартиру недалеко от будущей работы Мерджима.

Глава третья

Сегодня, 5 июля 1982 года, Ерта снова осталась одна с Рилиндом дома, а муж ушел на работу. Мерджим по приезду в Белград сразу же устроился в одну из больниц столицы, самой же Ерте пока не удалось устроится на работу: оказалось, что не так-то просто устроить их двухлетнего сына в ясельную группу детского сада, а нанять няню было слишком дорого. Бабушек и дедушек не было рядом, чтобы посидеть с ребёнком, они все остались в Приштине и наотрез отказывались переезжать. Место в детском саду было обещано с сентября, оставалось только ждать.

Включив телевизор, Ерта готовила завтрак сыну. Показывали Ионна Павла II во всём его великолепии. «Живут, как короли, а должны были отказаться от всего мирского, тем более роскоши», — презрительно подумала Ерта, слушая, как журналисты с придыханием говорят о делах Павла II. Конечно же, никто из них не сообщал, что Папа Римский ещё в прошлом месяце требовал отделения Хорватии и Словении от Югославии, считая их католическими территориями, что ведя переписку с президентом США Рональдом Рейганом, Иоанн заключил с ним «Священный» союз, заручившись финансовой и другой поддержкой для вычленения католических территорий в государствах Восточного блока, сея там для этого смуту и подкупая партийных деятелей. Никто не рассказывал по телевидению или радио, что, поддерживая националистические и сепаратистские стремления Словении и Хорватии, Папа Римский лично принял у себя одного из хорватских политических деятелей, на которого возлагалась особая надежда, и высказал тому слова поддержки в его стремлениях устроить в будущем распад государства. Если бы об этом знали, то мировая история получила бы иное развитие.

Покормив ребёнка, молодая мать привела его и себя в порядок, оделась и вывела Рилинда на улицу. Стояло тёплое летнее утро. На Ерте было лёгкое платье, немногим чуть выше колен. У неё были красивые ноги, и она знала это. Мужу было грех её ревновать. Когда она одевала короткие платья, то делала она это либо для него, либо для себя, ей в такой одежде было не так жарко. Сегодня был как раз такой случай.

Когда она проходила мимо группы мужчин в рабочей одежде, стоявших недалеко от открытого люка в земле, один из них поздоровался. Ерта решила, что это коммунальные работники. Она кивнула в ответ.

Брось заигрывать с замужними женщинами и лезь вниз! — услышала Ерта слова другого мужчины.

Улыбнувшись своим мыслям, она покрепче сжала руку маленького Рилинда и пошла с ним прочь со двора. Хорошая погода располагала к прогулке подальше от дома.

Рилинд шел рядом с матерью и во все глаза смотрел на мир вокруг себя. Увидев что-то особенно для него необычное, он переводил глаза на мать, чтобы убедиться, что ему ничего не угрожает, и получал в ответ её улыбку. Значит, можно быть спокойным. Удивление окружающему миру и широко распахнутые, жадно вбирающие в себя всё глаза, временами буквально светящиеся от восторга, вызывали умиление у Ерты, которая и предположить себе не могла, что её ребёнку открыто гораздо больше, чем ей. Её сын, как и любой другой ребёнок его возраста, изучал мир вокруг себя, удивлялся, пугался, осмысливал, но тем не менее Рилинд был необычным ребёнком. Для него улицы были наполнены обычными людьми и людьми, такими же светящимися, как его отец. Их было мало, эти люди заставляли трепетать его маленькое сердечко.