был прав, — сказала Тайка вернувшемуся в спальню Пушку. — Твоя «моровая ведьма» — это болотная лихорадка. Сегодня я её спугнула, но завтра она может явиться снова. Сюда или в чей-то ещё дом. Нужно поймать негодяйку, пока она никого не уморила!

На морде Пушка не хватало только бегущей неоновой надписи «я же говорил», но вслух он этого не сказал. Только жалобно уточнил:

— Тая, а у нас есть волшебный парацетамол?

— Только обычный. Но ты не беспокойся, от волшебной лихорадки он отлично помогает.

— А если его растолочь и ведьме на хвост насыпать, может, она сгинет?

— У неё нет хвоста, — Тайка улыбнулась. Ну Пушок и выдумщик!

— А ты хорошо рассмотрела? Ладно, молчу-молчу. Давай царапину смажу. И подую, чтоб не щипало.

Было больно. Но Тайка стоически терпела. Она понимала: Пушок суетится, потому что напуган и чувствует себя виноватым. Спросонья принять друга за врага — такого с ним ещё не случалось.

— Почти не щиплет, — она нарочито беспечно отмахнулась. — И это… прости, что не поверила.

— Да ладно, проехали. Слушай, а может, Мокшу на эту трясовицу натравить? — Пушок почесал в затылке. — Он как-никак болотный царь. Пусть приструнит заразу. Ой, каламбур случайно получился, Тай! Она ведь зараза в прямом и переносном смысле!

— Вряд ли Мокша сможет нам помочь, — вздохнула Тайка. — Трясовицы обитают на болотах испокон веков. Царь самозваный ещё не родился, а они уже были.

— Но есть же над ними какое-то начальство?

Тайка пожала плечами.

— Не знаю. Будем справляться сами. Крик петуха, лай собаки и звон колокольчиков.

— Только не собака, Тая! Прошу тебя, — Пушок закатил глаза. — О, у меня идея! Скачай лай и кукареканье в интернете. А в колокольчик я сам готов звонить.

— Не испугаешься?

— Ради тебя и Дивнозёрья я готов на всё!

— Мой храбрец, — Тайка почесала его за ухом, и коловерша довольно заурчал. — Тогда план такой: следующей ночью затаимся и будем ждать. Если трясовица приходила и осталась ни с чем, значит, непременно попытается снова. Но теперь мы будем готовы. С Кладенцом я договорюсь, чтобы в следующий раз не вздумал отлынивать. А то ишь, хитренький. Помнится, на маленького безобидного Горыныча бросался, что еле удержала, а когда настоящий враг объявился — где верный меч? Прохлаждается!

Подвеска на её груди шевельнулась. Услышал, значит. Вот и хорошо, пусть ему будет стыдно!

Пушок покивал, погрозил вредному мечу когтем и тут же заискивающе улыбнулся Тайке.

— Слушай, а варенье ещё осталось?

— Ага.

— Пойдём чайку попьём, нервы малинкой подлечим. Всё равно уже не заснём, а так хоть какая-то радость.

* * *

К следующей ночи они готовились, как к настоящему сражению.

— Будем ловить на живца! — Тайка, несмотря на ворчание домового, поснимала с окон все обереги. Ну а что? Они уже не сработали.

— Ещё ковровую дорожку ей постели, — Никифор ворчал не со зла, просто волновался. Ему поручили включать заранее собранный Пушком плейлист «Моровая ведьма» со страшной картинкой на обложке. Домовой то и дело проверял соединение с колонкой и причитал: — Ох, беда. Нет бы живого петушка из курятника взять, а не эти ваши де-вай-сы.

— Живой может не захотеть кричать, а нам рисковать нельзя, — Тайка вручила Пушку колокольчик, и гордый коловерша засел в засаде на люстре. Сверху донеслось чавканье. Похоже, этот сластёна продолжал «лечить нервы» чем-то вкусненьким. Не пришлось бы потом люстру от варенья отмывать.

Но Тайка решила пока об этом не думать. Сейчас ей предстояло лечь с Кладенцом под одеяло, притвориться спящей, а в нужный момент нанести удар.

Все заняли свои места и затаились. Снаружи свистел ветер, вдалеке ворчал-перекатывался гром, приоткрытые ставни тревожно поскрипывали. Надвигалась гроза.

Лежавшую неподвижно Тайку бросало то в жар, то в холод. Простыни сбились, но встать и поправить было уже нельзя. Рукоять Кладенца неприятно давила на ладонь — меч, словно в отместку за выволочку, решил сделаться тяжелее, чем обычно.

Долгое время ничего не происходило, и Тайка сама не заметила, как задремала: то ли сказалась предыдущая бессонная ночь, то ли трясовица сонные чары навела.

Её разбудил оглушительный петушиный крик. Никифор постарался, выкрутил громкость колонки на максимум. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Тайка крепко сжала рукоять меча, готовясь к бою.

Пушок, ахнув, сорвался с люстры, заметался с колокольчиком в лапах и врезался головой в выключатель. Зажёгся свет. Трясовицы в комнате не было.

— Никифор, ты очумел, что ли? — Пушок брякнулся на тумбочку и от возмущения надулся так, что стал похож на шарик. — Что за фальстарт? А ну вырубай шарманку, пока она собакой не загавкала, — шумно и очень негодующе высморкался он в салфетку.

— Ты мне тут мудрёными словами не выражайся, — буркнул домовой, виновато глядя в пол. — Прости, Таюшка-хозяюшка, я закемарил и на твою мобилку случайно сел. Кто ж знал, что она от энтого дурным кочетом заорёт?

— Ничего страшного. Я тоже заснула, — Тайка выключила звук, и Никифор вздохнул с облегчением.

— И я, — Пушок перепорхнул с тумбочки на Тайкино плечо. — Вы не находите, что это подозрительно? Ладно бы кто-то один прикорнул, но чтоб все трое? Ой, слышите! На кухне кто-то шурует.

— Я ничего не слышу, — Тайка отмахнулась.

— Нет, точно тебе говорю. Кто-то холодильник открыл. Я этот звук из тысячи других узнаю. Тая, там кто-то тырит моё варенье!

Пушок рванул к двери. Прилипшая к лапе салфетка тащилась за ним и реяла, словно боевое знамя. Тайка и Никифор переглянулись и поспешили следом.

Когда они ввалились на кухню, кто-то — наверное, домовой — включил свет. И в тот же миг коловерша завопил:

— Караул! Грабят! Держи вора!

Возле открытого холодильника стояла давешняя трясовица. В одной руке у неё была ложка, в другой — почти полная баночка с малиновым вареньем. Поняв, что её засекли, трясовица ойкнула и попятилась к приоткрытому окну. Но расхрабрившийся коловерша преградил ей путь к отступлению.

— Стоять! — рявкнул он. — По всей строгости отвечать будете, гражданочка! Рассказывайте, как усыпляли, как заразу насылали, как чужую малину таскали? И да, варенье — на бочку! В смысле, на стол. Поставьте и отойдите. Иначе наш меч — ваша голова с плеч!

Трясовица, крепко прижав баночку к груди, прошипела:

— Не отдам. Моё!

— Суд сочтёт это отягчающим обстоятельством, — Пушок был неумолим.

Тайка нервно рассмеялась. Ситуация была нелепая донельзя. А трясовица при свете оказалась совсем не страшная. Худенькая, с острыми плечиками, ростом не выше Никифора. Неудивительно, что меч нападать не захотел. У неё и самой рука бы не поднялась.

— Кто ты? Зачем пришла? — Тайка спрятала Кладенец за