Или:

– Рейс номер восемь захвачен террористами и в данный момент по их требованию направляется в город Г, – скажет металлически-утробным голосом диктор, словно через стакан. Словно он напуганный до полусмерти свидетель, стремящийся изменить до неузнаваемости голос или напугать сам.

2

А может, он равнодушно, ровно сообщает в эту минуту, что рейс номер 108 прибыл к терминалу номер 8, но от самого сообщения на душе станет как-то теплее и веселее.

Потому что именно на рейсе 108 в этот самый аэропорт прибыл наш мужественно перенесший первый свой перелет Али. Ведь весь этот полет Али не находил себе места на мягком, покрытом ворсом сидении. Он то с нетерпением, как на воздушных подушках, взмывал с ним вверх, то стремглав, попадая в воздушные ямы, падал вниз. Потому что сердце Али тоже скакало вверх-вниз, вместе с ковровыми дорожками самолета, по которым, как по подиуму, бортпроводницы разносили чай и барбариски. Скакало кузнечиком по стеблям цветов, то, взлетая в предвкушении возможной встречи, то, проваливаясь в пятки, в страхе за ее исход.

Стоило ли ему вообще отправляться в столь рискованное и далекое путешествие, чтобы еще раз хоть одним глазком увидеть Аллу? Не харам ли это, не запретный ли плод, что своим нектаром, и ароматом, и цветом приглашает, притягивает в мягкую ворсистую плоть персика все летающие создания.

Ведь в само это путешествие Али попал благодаря фиолетовому галстуку, кончики которого трепетали на ветру, словно фиолетовый дым из-под колес паровоза, подгоняемый протяжным гудком органчика. Ранее Али путешествовал только на автобусах и поездах. И этот дым – словно продолжение языков пламени, вырывающихся из груди юноши. Сердце Али горело, потому что он, наконец, достиг того города, куда, по слухам, со своим мужем-бизнесменом уехала жить его возлюбленная Алла.

3

Да, есть такие аэропорты, про которые говорят: не будет ничего удивительного, если они скоро будут захвачены террористами. Потому что им не составляет особого труда просочиться сквозь таможенные и погранично-регистрационные службы, пронеся сквозь рентген и датчики не садовые ножницы или пакетик с маковой пыльцой, а свое взрывоопасное сердце.

Юноша, спустившись по трапу, ступил на самодвижущуюся тропу страны «Тысячи и одной ночи». Документы были в порядке, и охрана не увидела ничего болезненно-чужеродного в горящих глазах Али. Беснующаяся толпа посадочного терминала оттесняла Али, пока он не уперся в полную даму, словно сошедшую с картины Рубенса, шляпка которой была диаметром несколько большим, чем ее наручные часы. В руках дама сжимала сплетенную корзинкой сумочку и маленькую картонку с именем Али.

– А вот еще один наш товарищ, – протянула дама руку в кожаной перчатке с меховой опушкой, не успел Али подойти и представиться. – Я Анна, я здесь, чтобы встретить вас и ввести в курс дела.

Али растерялся, не зная, что ему делать с этой пухленькой ручкой в коже и мехе, но потом опомнился, нагнулся и поцеловал своими жаркими восточными губами.

– О, какой галантный мальчик! – воскликнула Анна. – Вы приехали один?

– Да, – ощущая во рту неприятный запах, будто он поцеловал барана, отвечал Али. – Инструктор заболел малярией и не смог приехать.

Анна задавала какие-то вопросы. Кажется, она интересовалась состоянием дел в пионерско-бойскаутской организации в его восточной стране, расспрашивая о численности, о проводимых акциях, сочувствовала сложностям.

Но Али, оглушенный двигателями самолетов, почти ее не слышал. Его уши, испытавшие невиданные доселе нагрузки во время полета, болели до сих пор. И он старался смотреть в окно, отворачивая голову от толстых лопастей губ навязчивой женщины.

Подали арбу без экипажа. И пока восемьдесят тысяч лошадей, закованных в железный панцирь капота, выцокивали по накрытой булыжниками мостовой, так тихо, словно они перебирают не копытами в подковах, а мягкими подушечками лап по песчаным рассыпчатым барханам, словно это вовсе не лошадиные, а верблюжьи силы с двумя горбами-цилиндрами под железным капотом, всю дорогу Али смотрел в окно, разглядывая соляные столпы высотных домов и задавая себе вопрос, в каком же из них сейчас его Аля. Впрочем, ехали они совсем недолго и в скором времени достигли ворот огромного отеля «Эльбрус».

4

Есть такие отели, про которые нетерпеливые языки говорят: не будет ничего удивительного, если он в конце всей этой истории взлетит на воздух, к едрене фене. Уж слишком он хорош, слишком вызывающе белоснежен среди всей этой нищеты и грязи, среди мусора, что болтается под ногами, когда идешь по пыльным, узким улочкам родного городка Али. Идешь голодный, грязный измученный работой под палящим солнцем. И вдруг навстречу тебе выворачивает этакий белый господин в белых брюках, белоснежной сорочке и кремовых башмаках. Весь такой сияющий и довольный. И его тридцать два зуба сверкают, как окна роскошного отеля. Мол, хай, все отлично, парень, все чудненько и в порядке, жизнь прекрасна и удалась.

А для них, мальчишек-оборванцев, было большой честью оказаться на секунду рядом с подобным господином. Им так хотелось пожать холеную руку с золотыми часами, сжимавшую секунду назад золотую зажигалку. Жутко хотелось просто схватиться за лацкан его пиджака, и одновременно было боязно.

И вот теперь на ресепшне Али стоял рядом с подобным господином и тот не вызывал у него ничего, кроме раздражения и ненависти. А секунду назад он держался за золоченую ручку такого же, нет, даже еще более крупного и осанистого, господина – отеля.

5

Потому что есть такие отели, к которым рано или поздно после уважения и чрезмерного детского почтения возникает одна лишь ненависть, и такие отели уже не спасет висящая над дверьми парадного входа доброжелательная и с виду человеколюбивая вывеска-растяжка в тридцать два зуба: «Добро пожаловать, дорогие дети! Мы очень рады вас приветствовать на нашем конгрессе!»

Мол, все отлично, все ол райт. Мадлен Олбрайт. Нас всех спасет показное гостеприимство гостиниц. И еще одна крупная растяжка уже внутри отеля: «Первый международный конгресс «Дети мира против террора».

«Ну дети – это ко мне не относится, – подумал Али, прочитав растяжку. – Я уже давно не ребенок».

Но тут, странное и неслыханное дело, его во второй раз за один час назвали мальчиком.

– Мальчик, – обратилась к нему женщина на ресепшне, – вы единственный представитель своей страны?

– Да.

– Вы хотите жить один или предпочитаете с кем-то?

– Да, хотеть один, ответил Али на ломанном русском, не до конца поняв, почему ему задают одни и те же вопросы дважды. Неужели проверяют, как в аэропорту?

– О’кей. Вы должны заполнить карточку гостя. Хотя вы можете это сделать и у себя в номере. Восемьсот первый, – протянула женщина пластиковую карточку.

Али же заметил, что у него даже не взяли паспорт, как и у господина в белом костюме. Странно.

6