заерзал вверх-вниз по браслетам на тонком запястье.

– И что же?

Теперь я понял, почему раньше того вечера не видел ее в клубе.

Понедельник – мой выходной, а в четверг все с девяти утра так плотно, без продыху, что не то что покурить – высморкаться, бывает, некогда.

– В каком смысле?

– Что?

– Вы спросили: «И что же?» – в каком смысле?

Опять нападает, провоцирует на что-то.

А глаза-то у нее все те же, что и были, такая застрелит – бровью не поведет. Может, Гришка на эту вроде бы как «естественную простоту» и велся, только что-то, скромная студентка, я тебе сейчас не верю!

– Я имел в виду… – черт, я прямо подростком-онанистом, застигнутым врасплох, себя ощущал, – знаете, я просто обязан задать вам этот вопрос… А что вас не устраивало в занятиях с Григорием?

– Меня все устраивало.

Она выдержала паузу.

Я просто уже не знал, куда себя деть.

Понимал, что выгляжу перед ней как полный дурак…

Глупо, но ведь я действительно расспрашиваю ее не из праздного любопытства! Будучи здесь «старшим по званию», я обязан знать, что не устраивает клиентов, плативших за посещение клуба немалые деньги.

– Чем бы вы хотели сегодня заняться?

Она насмешливо вскинула брови.

– Ну как чем? Все как обычно или у вас есть особое предложение?

Ладно, сучка. Поиграть тебе все хочется… Ну, для этого сходи лучше в бар вечерком с подружками. А я на работе.

– О’кей. Значит, давайте так: тренажеров сегодня не будет. Судя по вашей комплекции, для вас это не задача номер один. Сейчас растянемся, потом йога, а следующий час будем танцевать, подходит?

– Нормально.

Она равнодушно повела плечами и пошла по-хозяйски вперед. И я, как телок, поплелся сзади.

Определенно стремная она какая-то, эта Алиса Селезневская…

Если оценивать ее сугубо с точки зрения моей работы, она была далеко не самой проблемной клиенткой. Девушка четко выполняла мои команды, без ненужного фанатизма, но старалась все сделать правильно, не спорила и не задавала лишних вопросов.

Но когда мы встали в пару для вальса, я почувствовал, как сильно она на самом деле нервничает. На протяжении первого часа ей ловко удавалось это скрыть, но при тесном контакте я очень хорошо ощутил ее волнение.

Такое происходит сплошь и рядом, и мне давно уже не интересно знать, какова у каждой в отдельности причина этого волнения. У всех они были разные.

В процессе работы мне некогда забивать голову такими вещами, и я решил подумать об этом потом.

Уходя, она сказала, что придет ко мне послезавтра.

Соединив в голове Гришину утреннюю подавленность и ее тревожное состояние, я был почти уверен в том, что они переспали.

Ну что ж, бывает…

По внутреннему уставу клуба нам с ними нельзя, все так, да…

Но мы же тоже люди.

К вечеру я о ней даже и думать забыл.

Клуб, будь он неладен, работает до двадцати трех ноль-ноль, ну и я, соответственно, тоже!

Последняя клиентка, Вероника, хотя уж лет десять – пятнадцать как должна бы стать Вероникой Андреевной, к концу сета выжала меня полностью.

Ее обколотое во всех точках лицо тридцатилетней женщины громоздилось на пятидесятилетней шее.

Со всеми остальными частями тела дело обстояло примерно так же.

Утянутая трусами замечательная (когда в одежде) попа и большая грудь в поддерживающем бюстгальтере соседствовали с отекшими, в венозных ручейках ногами, скрыть которые не помогали даже дорогие сетчатые колготки в плотную паутинку.

Она ведь, сука, не хочет вальс для бабушек разучивать, она тут латину танцует!

А еще она беспрерывно смеялась, как девушка на выданье, и этот искусственный смех бесил меня куда больше, чем ее водитель с лицом дебила, бегающий за ней по клубу с сумками одежды для йоги, тренажеров и танцев.

Вероники было всегда слишком много. Какая-то кипучая, неуемная энергия, не находящая себе применения в других местах, оседала вся здесь, в клубе, аккумулируясь в том небольшом пространстве, которое хоть как-то сохранялось между нами.

Но Вероника Андреевна была одной из самых «сладких» клиенток, она проводила в клубе все дни, за исключением тех двух, в которые у меня был выходной.

Гребаный случай, какая преданность!

После того как сет был закончен, я еще долго стоял под душем, чтобы смыть с себя приторный запах ее духов.

Сдавая бледным, едва стоящим от усталости девушкам на рецепции свою пропускную карточку, я вдруг услышал за спиной:

– Тебе дело Селезневской, наверное, надо?

Сначала я даже и не понял, о чем речь. В голове стучали только два слова: «жрать» и «спать».

Я обернулся, Гриша с кривой улыбкой смотрел на меня выжидающе. Какие-то глаза у него стали не такие, будто болит у него что!

– Не понял?

– Ну, Алиса Селезневская, она же типа к тебе теперь записывается…

Гриша скосился на девушек, но те уже спешно собирали свои сумки и не слушали нас.

– А… давай завтра обсудим!

У нас же здесь все не просто.

На каждого клиента заводится отдельная папочка, в которую мы обязаны скрупулезно вкладывать записи об их успехах. Они, правда, на фиг никому не нужны, эти папочки, потому что вышестоящей инстанции, которая их изучает, нет и быть не может. Но понты здесь превыше всего.

В общем, так: пока ты ведешь клиента, ты, и только ты, ведешь и его папочку. Если клиент переходит к другому преподавателю (это случается, но не часто), то коллега обязан передать тебе личное дело клиента, которое запирается на ключик в шкафчик с такими же вот папочками. Если вдуматься – полный бред…

Я понял: папочка – лишь повод, чтобы поговорить о случившемся. Но говорить мне было нечего, а что там произошло у них на самом деле между собой – так мне это, повторюсь, вообще не интересно!

Мы вышли на улицу.

Гриша закурил и встал передо мной вопросительным знаком: мол, ну поделись со мной ощущениями, чувак…

Делиться мне было особо нечем. Баба как баба. Наличие третьей груди я у Селезневской пока что не обнаружил.

Жрать и спать, все…

Я пожал ему руку и направился к машине, но он продолжал стоять, прожигая мне взглядом спину.

И я обернулся.

Нет, мне не показалось: мой товарищ, всегда такой активный, сыплющий шутками и анекдотами, обладающий ценным в нашей работе умением вот так запросто отряхнуться от них ото всех и моментально забыть их душные глаза и выносящие мозг речи, сейчас выглядел грустным и потерянным!

Ладно, Алиса Селезневская, я подумаю о тебе завтра, а сейчас поскорее