ненадолго к подружке, живущей этажом ниже, но ничего более она себе никогда не позволяла.

Мы были вместе долгих семь лет, но я не умом – чутьем понимал, что почти не знаю этого человека…

И не потому, что жена была настолько уж от меня закрыта, а потому, что я сам этого не хотел: ничего о ней знать!

То есть, с одной стороны, она была мне совершенно понятна в своих действиях, а потому достаточно хорошо прогнозируема, а с другой стороны, что там у нее внутри и есть ли что-то вообще – мне это было совсем не интересно.

Я поддакивал ей практически во всем, когда она того хотела, я почти ей все покупал, и зачастую даже больше, чем она просила, я частенько сам занимался ребенком, я даже научился терпеть ее мать, надевая на лицо блаженную улыбку.

Я очень старался быть хорошим мужем.

Но именно что старался, а не был им на самом деле.

И вот в те моменты, когда она своей покладистостью, своим показным всепрощением выводила меня из себя, в голове моей крутился один-единственный вопрос, который я так до сих пор не посмел произнести вслух: «Неужели ты до сих пор так и не поняла, кто я такой на самом деле?!»

Потом отпускало. Никотиновая, сопливая, накатывала совесть: «Всем будет только лучше, если бы ты никогда этого не поняла».

А если все-таки она узнает правду обо мне? Никто же ни от чего не застрахован, даже от своих собственных, с пылу брошенных слов…

Стыд, страх, позор? Пожалуй, да.

С Машей – да.

Однозначно.

У нас общий ребенок.

С родителями, ради спокойствия которых я в основном и женился, тоже – да.

С друзьями-приятелями, с теми, кто был вокруг меня в обычной жизни, – ну, это в меньшей степени, но, наверное, тоже… Я даже примерно представлял себе, какая у кого из них могла бы быть реакция.

И только реакция одного человека была для меня совсем непредсказуема, а если быть до конца честным с собой, у меня вдруг зародилось какое-то даже мазохистское желание увидеть на ее лице эту самую реакцию!

На лице моей новой клиентки Алисы Селезневской.

Вчера она прислала мне длинное сообщение.

Хорошим русским языком, без орфографических ошибок в нем было написано, что она совсем не против поехать в марте с нашим клубом на Кипр, но вот только она, бедняжка, совсем не представляет, что там да как!

Алиса интересовалась, ездил ли я в подобные туры, стоит ли оно того в принципе и планирую ли я принять участие в этой конкретной поездке.

Вот даже как!

Если она всерьез на меня запала – значит, дура.

Никаких особенных поводов я ей на то не давал.

Надо сказать, что этот десятидневный тур на Кипр, запланированный на начало марта, был рассчитан в основном на тех клиенток, у которых не было мужиков.

Такие мероприятия клуб проводит каждый год.

Март – ленивый месяц, сложно сказать почему, но движения в клубе мало.

Вот руководство и придумало развлекуху. Продавать «экзотику» по цене, завышенной по сравнению с реальной стоимостью раза в два.

На папке с личным делом Селезневской стояла пометка «З», что означало «замужем».

Когда папка клиентки маркировалась таким образом, здесь, скорее всего, имелся в виду не штамп в паспорте, а социальный статус женщины.

Пометка являлась обязательной, ведь те, у кого стояло «С» – «свободная», как раз и являлись целевой аудиторией для подобных поездок.

Вообще, Алисино семейное положение, которое, казалось бы, должно было совсем меня не волновать, оставляло кучу вопросов.

Спросить в лоб у Гриши, мол, кто там у нее и что, – ну это было бы верхом наглости с моей стороны.

Да и не исключено, что он и сам не знает!

Про детей же Алиса никогда не говорила вообще – ни про своих, ни про чужих.

Я в лоб не спрашивал, но был уверен в том, что их у нее нет.

Отсюда, по-видимому, и ее стервозность – природу ведь не обманешь!

Она нигде не работала, с ее слов, на дому, в мастерской, занималась написанием картин, и это занятие, насколько я понял, не приносило ей никакого дохода.

Одевалась она без «выпендрежа», но дорого, ездила на «Хёндай» представительского класса и ежемесячно оставляла в клубе довольно приличную сумму денег.

Кто-то должен был все это оплачивать.

Кто-то, к кому она спешила по вечерам, ведь после пяти она никогда не появлялась в клубе.

И еще она, как я заметил, часто пила какие-то таблетки, причем делала это всегда украдкой, повернувшись ко мне спиной и быстро запивая пилюлю водой.

В ее личном деле о проблемах со здоровьем не было сказано ни слова.

Как-то раз, когда она в перерыве между занятиями копошилась в своей сумке, у нее завибрировал мобильный, и она, явно чем-то озабоченная, мигом подхватилась и выпорхнула с телефоном из зала, в спешке забыв прикрыть до конца сумку.

Я воровато огляделся по сторонам и, сам не зная зачем, подсмотрел то, что было написано на картонной упаковке, угол которой торчал из сумки.

«Негрустин».

Тут же забив название этого препарата в поисковик «Яндекса», я выяснил, что это легкий антидепрессант.

Да вот, собственно, и все, что мне удалось узнать про Алису по истечении первого месяца наших с ней занятий.

Поэтому я был сильно удивлен ее желанию поехать на Кипр.

Во время нашего телефонного разговора я корректно уточнил: одна она планирует поехать или с семьей?

Она ответила, что да, одна.

Ну что ж… Я красочно расписал ей, как это здорово и полезно для здоровья – ездить с нами в эти чудесные туры!

12

Через год после операции швы неплохо бы подшлифовать лазером.

А если у доктора руки откуда надо растут, то вскоре после этого останется лишь бледная полоска на коже. А если этим местом не загорать, то и вовсе будет почти незаметно. Кто-то тут давеча кричал на женском форуме, что лазер – это больно.

Дебилки тупорылые, они просто не знают, что такое «больно»!

А что, если швов по телу почти с десяток?!

Не хотите ли, овцы, про них порассуждать?!

Первое время я просто отрицала себя.

Ну, смотрит на меня из зеркала какое-то чучело…

Но мой ад был не снаружи, мой ад был внутри.

Со временем я научилась выходить из него на волю, но это умение пришло ко мне далеко не сразу.

Сначала был