Подводная лодка «Блюдип» была колоссальных размеров, и девочка считала, что никто и никогда не обследовал ее всю. Многочисленные уровни необычной субмарины соединялись коридорами и металлическими лестницами — настоящий лабиринт из металла, где любой шум усиливался тревожным эхом. Каждый шаг отдавался в галереях звуком, будто там маршировала целая армия, и Зигрид то и дело оглядывалась, чтобы удостовериться: никакая страшная орда не мчится за ней вдогонку с намерением разрубить на кусочки.

Иногда она представляла себе подводную лодку в виде огромного морского животного.

— Может быть, это акула, — сказала Зигрид однажды шепотом Давиду. — Гигантская акула с черно-масляной, словно резиновой, кожей, она обречена жить на глубине и скитаться по морским впадинам, где царит вечная ночь. Хищница, пробирающаяся в водных сумерках злобного моря и живущая там уже так давно, что ее бока покрылись ракушками и кораллами. Только представь, металл субмарины постепенно скрылся под бугристым слоем наростов, и она стала похожа на морского динозавра. А трубы торпедодержателей, эти впадины по обе стороны от форштевня, словно две страшные глазницы с маленькими злыми зрачками. — Зигрид на секунду замолчала. Но, поскольку Давид никак не реагировал, продолжила: — Гигантская мурена с пастью, полной режущих, как бритва, клыков, скользит по тинистой воде, задевая брюхом кусты водорослей…

Это было уже слишком, и парень взорвался:

— Ты несешь бред! — Он присвистнул. — «Блюдип» — превосходная подводная лодка, ракушки не могут к ней прилипнуть. Она похожа на… ракету. Да, именно так! Корабль, вытянутый, словно клинок, который вместо того, чтобы лететь в космосе, рассекает тьму морской пучины!

Давид Аллоран не понимал, почему Зигрид дает волю своему воображению, пытаясь убедить себя, что находится в китовом брюхе. Ведь это глупо! «Стальная акула», как ребята прозвали субмарину, — военный корабль, у которого определенное задание, причем боевое задание, не имеющее ничего общего с увеселительной прогулкой.

Зигрид закусила губу. Она забыла, что Давид, по сути, просто мальчишка. И, как все мальчишки, любил факты, четкие данные, чтобы никакой двусмысленности. Все, что из области фантазий, тревожит его и всегда выводит из себя.

— Зачем придумывать то, чего не бывает? — сказал он. — В этом нет никакого смысла, только потеря времени. Вы, девчонки, проводите всю жизнь в мечтах. Ты бы лучше сосредоточилась на работе! А потом удивляешься, что тебя не повышают.

— Ну и ладно, — пусть думает что хочет.

А еще подводная лодка напоминала ей металлический туннель, по которому идешь нетерпеливым шагом с единственной надеждой в сердце — увидеть наконец дневной свет.

— Там можно топать и топать целые дни напролет, — пожаловалась как-то девушка. — Ботинки стопчешь, пока дойдешь до конца.

— Ну и глупая ты! — отозвался Давид. — Тебе так кажется, потому что ты не умеешь ориентироваться в пространстве. Ходишь по кругу. Тебе не хватает методичности. Ты, как и все девчонки, слишком эмоциональна.

Может, он и прав. Но как знать, что ты на верном пути, если идешь, а иногда даже и ползешь, по запутанным коридорам?

Для работы дозорных требовалась гибкость, потому-то ее и поручали девочкам, которые были более ловкими и худыми, чем мальчишки.

— Порой мне кажется, что я — мышь, — проворчала в другой раз Зигрид в плохом настроении. — Сплошные коридоры, целые километры коридоров, и никогда никого не встретишь…

— У тебя ответственное задание, — поправил ее Давид. — Кто-то должен проверять, что корпус не протекает, ты же знаешь. Ты — как часовой, подстерегаешь врага. Для нас враг — вода. Вот я считаю, что твоя работа — увлекательная.

— Увлекательная? — Зигрид покачала головой. — Многие проходы такие узкие, что у меня все плечи расцарапаны о болты. Чтобы пробраться по некоторым, я вынуждена надевать купальник и натирать тело кремом. Не знаю, в курсе ли ты, что дозорным третьего ранга приходится много ползать… А самое неприятное, что часто даже не видно, куда ставишь ногу. В старых коридорах нет освещения, там надо ходить с фонариком, как спелеолог в пещере. И даже когда я передвигаюсь по горизонтали, мне иногда кажется, что я падаю в колодец.

Давид пожал плечами.

— Сенсорные нарушения неизбежны для подводника, находящегося длительное время на большой глубине, — процитировал парень учебник, поскольку знал его наизусть. — Когда так долго остаешься на подводной лодке, не всплывая, то перестаешь отличать, где верх, где низ, где право, где лево, где голова, а где ноги. К этому просто надо привыкнуть.

«Однажды я не найду дороги назад, — нервно подумала девочка. — Вот заблужусь в каком-нибудь коридоре, и никто не узнает, где я».

— Когда-то давно произошла авария, и экипажу пришлось перекрыть отдельные участки, — продолжал объяснять ей Давид. — На многих уровнях теперь никто не живет. Так что рано или поздно ты неизбежно наткнешься на заброшенные отсеки. Конечно, эти проржавевшие подозрительные участки внушают страх.

Подозрительные зоны… Да, именно так официально назывались заброшенные части подводной лодки, темные отсеки, которые патрульщицы должны были осматривать при свете простого фонарика. Офицеры опасались за состояние этих участков. Там, в темноте, в запустении, не видимая никем ржавчина продолжала свое тайное разрушительное дело, трещины расширялись, количество протечек увеличивалось. За десять лет, что «Блюдип» плавал в глубоких водах, его корпус многократно подвергался порче. Давид напрасно представлял себе корабль неуязвимым и блестящим, как в день спуска на воду.

Ползая по коридорам, Зигрид постоянно обнаруживала места, где стены подлодки не были прочными: укрепленный штагами[1]корпус, следы хаотичной сварки… И каждый раз у нее волосы вставали дыбом. Целые отсеки были закрыты: кинотеатры, кафетерии, спортивные залы. Заброшенные коридоры завалены мусором. Лишь дозорные посещали опустевшие помещения, продвигаясь небольшими шагами вперед, с электрическим фонариком в руках. Их сердца сжимались при одной только мысли о том, что могло внезапно появиться из сумерек. Они вздрагивали и вскрикивали от ужаса при виде жутких очертаний какого-нибудь заглохшего агрегата, который издали походил на щупальце осьминога. К счастью, то был, конечно, не спрут, а всего-навсего, например, старый компрессор, из которого во все стороны торчали окислившиеся обрезки труб.

А иногда оставленная кем-то на спинке стула куртка казалась дозорной трупом матроса или сумасшедшим офицером, который ждет ее здесь, в темноте, уже долгие годы. Но потом свет фонарика высвечивал лишь полусгнившую матроску или другую одежду, забытую в суматохе отступления.

Заброшенная корма подводной лодки превратилась в неисчерпаемый заповедник привидений. Прокрадываясь там, Зигрид всегда крепко-крепко сжимала левой рукой фонарик. Как и все дозорные третьего ранга, она едва ли не молилась на него. Инструктор тысячу раз повторял ей, что на пустынной территории подозрительной зоны фонарик ее единственный друг. Из-за стального корпуса и мощной батарейки он весил около килограмма, и рука в конце концов начинала уставать. Однако его аккумулятора хватало на две недели непрерывного свечения, что было очень кстати, если вдруг дозорные терялись в лабиринте коридоров.