соскользнула ржавая музыкальная подвеска[2], которая, падая, отозвалась минорным аккордом.

Коробка была около шестидесяти сантиметров в длину и тридцати в ширину, примерно как футляр для трубы. Альма открыла защелку.

Это оказалась не труба.

Предмет внутри коробки был разделен на три конусообразных цилиндра: большой, средний и маленький. Они были сделаны из дерева и обшиты медью. Как и футляр, цилиндры были потертыми и поцарапанными. Они лежали на подкладке из красного бархата.

– Телескоп, – сказала Альма.

По крайней мере, так она думала.

Альма взяла в руки самый маленький конус. На одном его конце была стеклянная линза, в которую она посмотрела, хоть и знала, что без остальных составляющих прибор не будет работать.

Но он сработал. Заглянув в линзу, Альма увидела, как весь магазин наполнился золотистым сиянием, и свет внутри нее тоже стал ярче.

Она сидела там, на полу, рассматривая через телескоп облупившийся голубой глаз куклы и почерневшую от коррозии железную ступеньку. Ей казалось, что все это не может быть просто совпадением. Разве могло быть простым совпадением, что в один и тот же день Альма нашла флаер с приглашением в астрономический кружок и телескоп?

А этот магазин выглядел заброшенным. Сюда, наверное, уже давным-давно никто не заглядывал.

Альма почувствовала, что телескоп, как и флаер, положили туда специально для нее.

– Я забираю тебя с собой, – сказала Альма окуляру, нежно положив его обратно в футляр, – домой.

Она захлопнула футляр и закрыла его на защелку.

Затем магазин озарила вспышка голубого света.

А наверху скрипнул потолок, как будто прямо над ее головой кто-то ходил. Магазин не был заброшен.

Альма вскочила на ноги, оставив футляр лежать на полу. Она метнулась в сторону выхода, готовая бежать, когда этажом выше раздался голос, высокий и настойчивый, как будто все часы в магазине забили разом:

– Стой!

Глава 10

Альма застыла на пороге магазина, все еще держась за ручку двери у нее за спиной. Последние три месяца она избегала непредсказуемых мест – переполненных школьных коридоров и всего нового, – потому что была уверена: если застать ее врасплох в непредсказуемом месте, с ней может снова случиться это. Вспышка света, звук шагов и голос – все это испугало Альму.

И все же она не почувствовала никакого страха.

Вместо этого произошло нечто иное: свет внутри нее – тот, благодаря которому она была Альмой, – засветился вместе с голубым свечением. Точно так же было с флаером и телескопом.

Это чувство заставило Альму задержаться.

Впрочем, руку с дверной ручки она все же не убрала.

Наверху кто-то оживился. Альма слышала скрип открывающихся шкафчиков и стук задвигающихся ящиков. Раздавался звук отвинчивающихся от банок крышек, шорох шагов, снующих туда-сюда, и бормотание обладателя высокого голоса. Затем голубой свет погас.

Кто-то спускался по лестнице.

Этот кто-то – тот, кому принадлежал голос, – был настолько мал, что сперва Альме подумалось, не ребенок ли это. Затем фигура миновала виток спиральной лестницы, и Альма увидела длиннющую белую бороду, закрывавшую почти все лицо и свисавшую практически до живота. Похоже, заключила Альма, это все-таки не ребенок.

На крошечном человечке были потрепанные коричневые кожаные перчатки и кремовый, напоминающий спецовку, халат, доходивший до верхней части его заскорузлых коричневых кожаных ботинок. На голове странный человечек носил нечто вроде латунной каски, а глаза закрывали не по размеру большие бронзовые ювелирные очки с лупами, развернутыми до упора. Единственным, что удавалось разглядеть на его лице, были нос и виски. И то и другое измазалось в голубой краске. Впрочем, бороду, каску, спецовку и перчатки – практически всего человечка – тоже покрывали пятна краски.

– Ты здесь! – закричал крошечный бородатый покрытый краской человечек. – О, я так рад! Извини, я не хотел напугать тебя.

Альма стояла, прижавшись спиной к двери.

– Дверь была открыта, – неуверенно проговорила она. – Поэтому я зашла.

– Да, да, я знаю, знаю! – ответил крошечный человечек. Его голос звучал ритмично, почти напевно, и звонко, как музыка ветра. – Я же ее и открыл, душечка моя! Тебе понравился магазин? Он мой, знаешь ли. Я Лавочник.

Лавочник к тому времени спустился до конца лестницы и теперь в ожидании смотрел на Альму через всю комнату. По крайней мере, ей так казалось. Как все обстояло на самом деле, представить было трудно, ведь она не видела его глаз.

– Он… необычный, – сказала Альма. – Это… вы чините эти вещи?

– Пытаюсь, – отозвался Лавочник. Он зашагал по комнате, проворно огибая груду ржавых запчастей от велосипеда и кучу трухлявых газет. – Когда был моложе, я много путешествовал и пополнял коллекцию повсюду, где бывал. – Он повертел пальцами, обтянутыми перчаткой. – Дырявая шляпа на обочине здесь, плюшевый мишка без набивки в мусорном баке там, сережка без пары, туфля без подметки – бездомные вещи, понимаешь. Потерянные вещи. Вот я и брал их с собой. А теперь, когда мои путешествия закончились, у меня появилось больше времени, чтобы подлатать их, починить, подкрасить.

– Вы… вы их продаете? – спросила Альма. Она посмотрела вниз, на футляр с телескопом, надеясь на положительный ответ.

– О звезды, конечно, нет! – вскрикнул Лавочник. – Надо бы, надо бы, но я слишком сентиментален. Они отлично вписались в интерьер, знаешь ли. – Теперь он был уже у другого конца полки, где лежал футляр с телескопом. Полка была почти с него ростом, поэтому, чтобы увидеть Альму, ему пришлось встать на цыпочки. – А могу я поинтересоваться, душечка моя, где твой дом?

Не успела Альма расстроиться из-за телескопа, как он удивил ее этим неожиданным вопросом.

– Я… Я живу здесь, – ответила она, – в Фор-Пойнтсе. Но я новенькая. В смысле не отсюда, а из Олд-Хэвена, – она помолчала, а затем продолжила: – Там был мой дом.

Лавочник кивал, и его латунная каска с тихим звяканьем то сползала на ювелирные очки, то поднималась обратно, а борода в это время сочувственно качалась в такт.

– Значит, ты понимаешь, – вздохнул он. Он просунул руку в пространство между полками и указал на футляр с телескопом. – Вижу, тебе понравился мой квинтескоп. Я сам его собрал.

И снова эти слова застали Альму врасплох, на этот раз потому, что квинтескоп очень походило на то слово из флаера – квинтэссенция.

– Квинтескоп, – повторила она, – это что-то вроде телескопа?

Лавочник стал возбужденно размахивать своими обтянутыми перчатками пальцами.

– Что-то вроде того, – сказал он. – Они похожи. Немного. Только, душечка моя, телескоп показывает то, что мы могли бы увидеть глазами, если бы наше зрение было лучше, острее. А квинтескоп… что ж, квинтескоп показывает то, чего нельзя увидеть невооруженным глазом: невидимые