Две недели назад ей стало известно, что Раналд едет сюда, в Инвернесс, чтобы поселиться в доме, который два года служил ей убежищем.

С каждой минутой шансов у нее становится все меньше и меньше.

Стоит ли ей остаться здесь и попробовать договориться с Раналдом? Позволит ли он жить здесь Фергусу? Она не наивна. Жизненного опыта у нее предостаточно. Рано или поздно такая ситуация приведет к тому, что она станет либо служанкой без содержания, либо его любовницей и будет вынуждена делить с ним ложе, живя под одной крышей с его женой и ее братом. Она сомневалась, что Фергус согласится на такой расклад, даже если она сама позволит чему-то подобному произойти.

Или же ей стоит искать другое жилье – не имея средств, даже намека на средства, и никакой возможности изыскать эти средства в ближайшем будущем?

Драгоценности, которые дарил ей Брюс, были распроданы еще в первый год – чтобы на столе была еда, а в камине уголь. За последующие семь месяцев она продала все – все! – что имело хоть какую-нибудь ценность.

Шона тяжело вздохнула и еще раз перечитала письмо.

Ее адвокат наконец-таки сделал то, о чем она умоляла его еще год назад. Он нашел решение ее финансовых проблем – решение, которое подразумевало продажу Гэрлоха, замка, принадлежавшего клану Имри.

Так случилось, что она несет ответственность не только за себя, но и еще за двоих людей. А значит, ей придется принимать решения быстро.

Вошла Хелен, и Шона, сложив письмо, сунула его в карман платья.

– Нам предстоит настоящее приключение, Хелен, – улыбнулась она.

Хелен кивнула и осторожно спросила:

– А что за приключение?

– Мы едем в Гэрлох.

Она устроит Фергуса, а потом вернется домой, к своему прошлому, в последний раз.

В голове Гордона роились сотни вопросов, и все они так или иначе касались графини Мортон. И вряд ли он в ближайшее время получит ответ хотя бы на один из них.

Тем не менее кое-что он должен был увидеть, узнать или выспросить прежде, чем позволит ей выпроводить его из дома. Этого нельзя отрицать.

Приступ ностальгии, охватившей его, – чистый идиотизм. Равно как и ярость, которую он испытал, увидев, что она принимает в гостиной полуголых мужчин.

Девчонка, которую он некогда знал, была упряма, горда и бесшабашна, она волновала сердце и ум. Рядом с ней он чувствовал себя живым. Благодаря ей он перестал избегать отца и стал открыто бросать ему вызов. Она была такой дерзкой, такой отчаянно смелой – он просто не мог ей в этом уступить. Он смеялся, когда смеялась она, утешал ее, когда она плакала. Вместе они исследовали тайны долины Инвергэр и собственных тел.

Она была его первой любовью.

А потом она стала графиней Мортон и сделалась очень осмотрительной. О ней не ходило слухов, ни одной сплетни не долетело из Инвернесса в Лондон. Она либо повзрослела, либо научилась более искусно скрываться, чтобы соответствовать новому почетному статусу.

За эти годы он видел ее только дважды, оба раза издалека. Он ушел на войну и нашел в этом даже какое-то облегчение: так у него не было возможности ее повстречать, увидеть вместе с мужем.

Надо было рассказать ей, что он задумал, но он привык держать язык за зубами, по крайней мере рядом с Шоной.

Возможно, когда-то он и любил ее – но не доверял ни на йоту.

– Решительно не понимаю, – заявил Фергус, – почему это мне нельзя поехать с тобой.

– Потому что дорога будет слишком утомительна для тебя, – пояснила она, укутывая его колени одеялом. Она изо всех сил старалась не потревожить бедро в том месте, где его поразил заряд картечи. – А я хочу быть уверена, что с тобой все хорошо.

Фергус прищурился – он всегда так делал, когда не верил ее словам.

Он был старше ее на три года. Когда он вернулся из Индии, она взяла на себя заботу о нем, а он постоянно твердил, что с такой сиделкой ему приходится туго.

– Быть твоей младшей сестрой тоже непросто, Фергус, – отвечала она, заставляя его умолкнуть на какое-то время.

Впрочем, в данный момент у нее не осталось времени на ласковые увещевания.

– Фергус, прошу тебя. Мне необходимо ехать, а ты не в том состоянии, чтобы предпринимать длительные путешествия.

– Я не хочу, чтобы ты продавала замок.

Шона с самого начала не скрывала от него своих планов. Неужели он думал, что до этого попросту дело не дойдет? Или что не найдется человека, у которого хватит денег на покупку замка?

Она могла бы рассказать ему, что у них совсем нет средств к существованию, но тогда он взял бы на себя ответственность за их благополучие – а сейчас у него нет возможности нести такую ношу.

Он уже достаточно настрадался. Уже доказал свою смелость. Хватит с него тревог, тем более сейчас, когда он еще не оправился от ран.

– Если ты не хочешь ехать к Гордону, только скажи, – проговорила она, тщательно скрывая панику в голосе. – Я договорюсь с другими людьми. Он будет здесь с минуты на минуту. Чего ты хочешь?

Он внимательно смотрел на нее – глазами того же оттенка серого, что и у нее. Он улавливал каждое ее движение. В прошлом он частенько дразнил ее, но после возвращения с войны делал это все реже и реже.

– Я поеду к Гордону. Но я не хочу, чтобы ты продавала Гэрлох.

Стук в дверь избавил Шону от необходимости продолжать тягостный разговор.

Хелен открыла. Вошел Гордон, одетый на этот раз в черное шерстяное пальто, подчеркивавшее его рост и стать. С ним был еще один человек, такой же высокий. Под одеждой незнакомца бугрились мускулы.

– Ну, ты готов? – спросил Гордон Фергуса, не удостоив Шону даже взглядом.

Фергус кивнул.

– Это твои вещи? – спросил Гордон, указывая на пару чемоданов в углу.

Фергус кивнул.

Гордон подал знак своему спутнику, и тот без всяких видимых усилий подхватил чемоданы, как будто они ничего не весили, и исчез за дверью.

– Помочь тебе? – спросил Гордон.

Фергус широко улыбнулся – впервые за день.

– Подняться помоги, а дальше уж я сам.

Гордон взял Фергуса под локоть и поставил на ноги. Он явно ловил каждое движение друга.

Они шли к двери, а Шона стояла не шелохнувшись и сжимала руки перед собой.

– До скорой встречи, – сказала она, но Фергус не обернулся, только кивнул, очевидно, все еще сердитый на нее.

А вот Гордон посмотрел на нее, и, судя по выражению его лица, он понимал, как ей сейчас больно. Как будто он знал, до чего ей претит полагаться на его милость. Или о том, с каким трудом она сейчас удерживается от слез.