Я вздрагиваю. Мне страшно даже мысленно назвать ее по имени.

Когда с рубашкой покончено, я усаживаюсь на мягкую скамейку перед кроватью и позволяю Роудер стянуть с себя сапоги.

— Что у меня по планам на вечер? — уточняю у камердинера.

— Ужин с лордом Бирисом, Ваша Светлость. В заметке указано, что он, вероятно, захочет обсудить усиление барьера на границах, чтобы не допустить очередного нашествия нагов…

Я устало вздыхаю, тру пальцами веки и велю.

— Черное. Вечером я надену черное. А теперь иди готовить ванну.

Роудер поднимается, хватая мои сапоги, и снова кланяется.

— Слушаюсь, Ваша Светлость.

Он уходит, а я остаюсь один, позволяя себе минуту тишины и тягостных раздумий. Год подходит к концу, и это время наполнено чередой обязательств, включая бесконечные ужины, обеды, загородные вечеринки, на которых я обязан присутствовать, словно я не герцог, а какой-нибудь шут.

Большинство из этих мероприятий, кажется, не преследуют иной цели, кроме как вывести меня из себя. Совсем как лорд Мэрхом сегодня на совете…

Я морщусь, вспоминая об этом. Почему нельзя было просто проголосовать за реформу и разлететься по домам? Но нет же, этот идиот Мэрхом присел мне на уши, одарив гаденькой и ехидной ухмылкой.

— Господин Мирандол, как там поживает ваша герцогиня? Мы так давно не видели чудесную Романию…

О, как невинно он это спросил! Как будто и правда не знал, что это моя больная тема.

— Неужто Ее Светлость снова больна? — продолжил недоумок, пока я пытался собраться с мыслями.

Ее Светлость «болеет» уже чертовски долго, и мы оба, — я и Мэрхом, — прекрасно это понимаем. Ее «недомогание» длится два года и три месяца, если быть точнее. Интересно, кто-нибудь, кроме меня, считает?

Сначала мне хотелось врезать Мэрхому по лицу. Но будь я проклят, если бы позволил придурку увидеть, как меня задели его слова. Я и так уже натворил достаточно, чтобы еще и устраивать потасовку в двух шагах от Его Драконьего Величества.

И поэтому я просто ответил:

— Герцогиня в полном порядке, лорд Мэрхом. Уверяю, в следующем году она будет радовать вас своим присутствием на приемах гораздо чаще.

Мэрхом знал, что это проклятая ложь. Он знал, я знал, вся империя знала! Каждая плешивая собака в курсе, что жена от меня ушла. Они что, и правда думают, что я не слышу, как они меня называют? Брошенный дракон, чья герцогиня жена жива и здорова — она просто живет за городом, а вместо ребенка вынашивает обиду.

А что остается мне? Только держать лицо и утверждать, что ничего такого не происходит. Что вы, ну что вы, у нас всё хорошо! Прекрасно, просто прекрасно! А почему наследника до сих пор нет? Ну, вы же знаете, пути Богов неисповедимы…

Ненависть к своему положению и к этой неумелой лжи накрывает меня с головой. Ради каких чертей я вообще должен оправдываться? Не их собачье дело, что наследника у меня нет и никогда не будет, потому что…

…потому что Романия ушла.

На самом деле вопрос о наследнике довольно важный, но я отказываюсь задерживаться на нем слишком долго. Всякий раз, когда я думаю об этом, тихий голос шепчет, что давно стоило бы взять другую, более сговорчивую жену, и продолжить свой род, но я приказываю ему заткнуться.

А если голос не слушается, в ход идет работа, книги, полеты, пьянки — что угодно, лишь бы не думать о том, что я потерпел неудачу не только как муж и герцог, но еще и никогда не стану отцом.

Слишком болезненное осознание, чтобы его вынести. Чтобы принять до конца. Странно, но, несмотря на очевидное пренебрежение жены и ее нежелание меня слушать, во мне всё еще горит надежда… Но это слабый огонь. Очень тусклый. Кажется, еще пару месяцев, и он погаснет.

И всё же сегодня этого огня было достаточно, чтобы совершить очередную глупость. А как еще назвать то, что я пообещал проклятому Мэрхому, что мы с Романией вместе посетим бал в честь Хон Галана?

Мэрхом спросил:

— Значит, раз Ее Светлость здорова, мы будем иметь удовольствие видеть ее на главном имперском балу? Какое счастье, господин Мирандол! Ведь герцогиня уже пропустила предыдущие два…

Мой кулак зачесался от желания встретиться с его челюстью. Но я лишь натянуто улыбнулся и процедил сквозь зубы:

— Мы там будем, лорд Мэрхом. А теперь мне пора.

Я больше не мог выносить его общества, и поэтому даже не удосужился попрощаться. Всю дорогу до дома я хлопал крыльями и думал, кто из нас больший кретин — Мэрхом, который сует крючковатый нос не в свое дело или я, позволивший так глупо собой манипулировать?

Как, во имя всего живого, я должен привести жену на бал?! Она не хочет ни видеть меня, ни слушать, что уж говорить о том, чтобы вальсировать, притворяясь счастливой…

Проклятье. Проклятье. Проклятье!

Ну, что ж… Наверное, в итоге мне придется извиниться перед Мэрхомом за то, что ввел его в заблуждение. Может, сослаться на очередную несуществующую болезнь герцогини? Нет, пора придумать что-то другое. Болеть два года — это уже абсурд.

Возможно, Джас поможет выдумать правдоподобную байку, он всегда был в этом хорош. Во многом благодаря ему мне удавалось так долго поддерживать иллюзию нормальности. Джас подхватил легенду с бесконечными болезнями своей сестры, и если бы не он, всё рассыпалось бы гораздо раньше.

В первые полгода общество охотно нам верило, но месяцы шли, и теперь уже не верит никто. Не только Мэрхом. Этому дураку просто единственному хватило наглости в открытую бросить мне вызов. Полагаю, он задумал если не вытеснить меня из совета, то как минимум обесценить голос, ведь кто будет слушать дракона, которого ни во что не ставит даже собственная жена?

Никакого авторитета. Никакой силы. Из-за нее я даже Хон Галан встречаю один!

Брошенный дракон. Нелюбимый герцог. Часть меня уже знает, что однажды придется принять все эти «титулы». Потому что выхода либо нет вовсе, либо я его не вижу.

Возможно, Романия никогда и не любила меня на самом деле? Ведь если любишь, видишь в любимых, а не сразу предполагаешь худшее…

Забавно, что Роми поступила точно так же, как всегда поступала моя мать. Змея, родившая меня, тоже делала меня виноватым буквально во всем, даже в том, чего я не совершал.

Резкий стук в дверь возвращается меня в реальность, и я осознаю, что до сих пор сижу на скамье, как какой-то бродяга — полураздетый, без рубашки, в одних штанах.

Стук