Отступать значило погубить армию. Стоять на месте значило погубить армию. Оставалось как можно быстрее добраться до совсем близких врагов и забить им в глотки их поганые луки-коротышки.

– Повторить пехоте приказ “наступление бегом”, да погромче! Подать сигнал коннице и гвардии! То же самое, “наступление бегом”! Фарамма! – это уже к грюту, который озабоченно следил за передним краем. – Направляйтесь со своими к Кавессару и помогите ему. Цельте только в стрелков. Пехоту растопчем сами. А ты, – бросил Элиен Сфорку, начальнику над вспомогательной пехотой, таркитами и даллагами, – веди своих к гвардии, займи ее место и наблюдай за лесом.

Пехота все-таки добежала до герверитских стрелков, добежала по трупам своих и, озверевшая, мгновенно взломала железную стену невиданных щитов.

В то же время на фланги герверитов обрушилась кавалерия Кавессара, грютские стрелы и гвардия.

Элиен не был трусом. Более всего ему сейчас хотелось крушить налево и направо уродливые герверитские шлемы. Но, как учил Эллат, “хорошо, если военачальник зарубит несколько неприятелей в пример своему воинству; но плохо, очень плохо, если несколько неприятелей зарубят его – тогда гибель многих из-за смерти одного неизбежна”.

Элиен, оставшийся позади своих рядов, с наслаждением наблюдал, как гервериты уступают натиску вышколенной харренской армии. Как один за другим падают шесты с полотняными листьями вяза – герверитские знамена. И только Октанга Урайна Элиен не мог высмотреть нигде.

Где прячется и что себе думает этот выскочка? Где, в конце концов, его доморощенная военная хитрость? Какие-нибудь облепленные смолой и соломой горящие свиньи, что бегут с визгом из того паршивого леска, или пятьсот колдунов-недоучек, переодетых Воинством Хуммера? Чего еще ждет этот ублюдок?

Когда казалось, что гервериты уже полностью сломлены и вот-вот ударятся в повальное бегство, любопытство Элиена было удовлетворено. Тот неслышный доселе звук, который будил необъяснимое беспокойство еще до начала битвы, набрал силу, и теперь его услышали все.

Так не кричит птица, не рычит зверь, не стонет человек – так, наверное, вопила Сармонтазара на Заре Дней, когда из ее чрева исторгались Хелтанские горы, Орис и море Фахо. Копье Кавессара, на котором только что поселился невезучий герверит, нe выдержало тяжести неприятельского тела и сломалось. В пальцах Фараммы лопнула натянутая тетива.

Гервериты дружно подхватили этот нечеловеческий рев и запели. Мир изменялся.

Лес полыхнул прозрачным серебристым пламенем, и между деревьев появились они. Элиен понял, что наступил решающий час. Подгоняя перепуганного коня, который все норовил своротить вправо, к Сагреале, он помчался на правый фланг, где застыла в нерешительности вспомогательная пехота.

Теперь он начал понимать истинное значение своего сна. Из леса выходили, точнее, вытекали – словно бы струились в нескольких пальцах от земли – невиданные существа. И это были отнюдь не пятьсот колдунов-недоучек, переодетых Воинством Хуммера. Это было само Воинство Хуммера.

Люди? Птицы?

Их головы напоминали человеческие, но носы были ближе по форме к клювам и, видимо, заменяли им заодно и рты, которых не было. Глаз этих тварей Элиен не увидел. Не то шлемы с прорезями, не то костяные наросты, увенчанные ровным гребнем из перьев, скрывали все подробности.

Тела исчадий Хуммера были сплошь покрыты крохотными серебряными чешуйками. Ноги сгибались в коленях не вперед, а назад и вместо ступней имели огромные когтистые лапы, руки же были в точности человеческими. Последнее показалось сыну Тремгора особо омерзительным. В довершение всего существа были наделены вполне человеческими признаками пола и, судя по таковым, все сплошь являлись мужчинами.

Существа не несли щитов, но были вооружены мечами, и мечи эти не были порождением кузнеца-человека. Более всего они походили на тонкие и узкие осколки морского льда – темные, зеленовато-голубые, изогнутые серпообразно. Существ было около шести сотен – это Элиен отметил про себя совершенно машинально, как и любой военачальник с опытным глазом.

Они вышли и выстроились напротив оробевших тар-китов, не прекращая, а. лишь усиливая и усиливая до нестерпимой мощи свой боевой крик; казалось, в уши ввинчиваются граненые рубины, а в сердце ледяной острогой входит Коготь Хуммера.

Но самым страшным оказался не крик.

Самое страшное началось, когда они прыгнули – все разом, прямо с того места, где стояли, без разбега, с расстояния около пятнадцати шагов. Мало кто из таркитов успел выставить меч или закрыться щитом… Но каждый из тех, кто все-таки успел, перед смертью видел, как раскалывались, разлетались на мельчайшие осколки мечи при соприкосновении с серебристой чешуей чудовищ, в то время как их мечи-серпы с легкостью вспарывали и кожу щитов, и кожу людей. Края ран вспыхивали прозрачным пламенем и быстро обугливались, но кровь отнюдь не сворачивалась и хлестала вовсю.

Ни таркиты, ни даллаги не смогли дать чудовищам достойного отпора. Да и какой отпор может быть, милостивый гиазир, если оружие в ваших руках становится хрупким, словно весенняя сосулька?

Не помня себя Элиен бросился вперед, хотя каждая частица его существа жаждала бегства.

Он оказался рядом с одним из врагов, усевшимся сверху на зарубленного только что таркита и выцарапывавшим ему сердце. Невзирая на участь, которая постигла дрянные таркитские мечи, сын Тремгора нанес удар. Он вложил в него силу, какую только могли породить гнев и отчаяние.

Меч опустился поперек перьевого гребня твари. Его противник рухнул на свою жертву, а оружие в руках сына Тремгора взяло торжествующую звенящую ноту. Перед Элиеном блеснул луч надежды.

Птицечеловек, впрочем, был скорее оглушен, чем убит. Он шевельнулся, рука вслепую зашарила по траве в поисках утерянного меча.

Оглушить шесть сотен противников Элиен мог едва ли. Уже с первого удара он сильно ушиб кисть, а после десятого она обещала повиснуть плетью вдоль тела. Зато птицечеловеки уделили ему достаточно внимания. Сразу два десятка уродов оказались рядом с ним.

О бегстве Элиен не думал. Он приготовился принять достойную сына Тремгора смерть на берегах Сагреалы. Но смертным не дано зреть витийство Нитей Лаги, как не дано пламени питаться водой.

Из-за спины Элиена на его врагов обрушилось множество стрел. Поражая их в лицо, в руки, в чресла, они едва ли причиняли им ощутимый вред и разлетались на куски, но их было так много, что существа замешкались, и это спасло Элиену жизнь.

– Мой гиазир, – услышал сын Тремгора знакомый голос с глухим грютским акцентом, – уходи отсюда, уходи во имя своей страны и всей Сармонтазары.

Рядом с Элиеном гарцевал Фарамма. Лук его обзавелся новой тетивой, а лицо – новыми ранами. “Добрались герверитские копья и до нашего мудреца”, – подумал Элиен.

Фарамма среди прочих военачальников слыл за большого умника. В основном потому, что на военных советах предпочитал молчать, а в пору самых горячих споров – загадочно улыбаться.