три. Пристань располагалась в бухточке, с обеих сторон укрытой невысокими, похожими на лезвия топора скалами, рядом с красным лодочным сараем. Как обычно, Улав удостоверился, что поблизости нет медуз. И прыгнул в воду.

Кровеносные сосуды мгновенно сузились, чтобы защитить жизненно важные органы. Улав лег на спину, съежившийся от холода член плавал на поверхности; наконец Улав, совладав с дыханием, смог устремить взгляд в чистое синее небо. Сколько себя помнил, он купался круглый год, еще задолго до того, как это вошло в моду. Вдобавок всем известный факт, что младенцы под водой автоматически задерживают дыхание, хорошо вписывался в историю, которую Улав любил рассказывать о себе, вносил в нее героические нотки. Для Улава Фалка жизнь была единоборством. Он и начал жизнь в борьбе за нее.

Жизнь к нему благоволила. В свои без малого семьдесят пять он по-прежнему обходился без постоянных медикаментов. Кардиолог, правда, решительно не советовал ему купаться в холодной воде без присмотра.

Но он плевать хотел на подобные советы: коли умирать, то уж лучше в воде.

Зимние купания – единственная зависимость, которой он страдал. Конечно, сложных проблем хватало, например, кому передать бразды правления, когда он уйдет в отставку. Но в общем и целом с семейным бизнесом все обстояло так же, как со страной, где они жили. Главная задача уже не строительство, а управление.

Спустя довольно много времени он выбрался на пристань и тотчас ощутил легкие покалывания, когда кровь опять устремилась к кончикам пальцев, – вот так же тепло камина распространяется в по-зимнему холодной комнате.

На пристани Улав проделал несколько энергичных упражнений, имитируя боксерские удары. Он любил классические виды спорта. Во время Олимпийских игр или чемпионатов мира по легкой атлетике он вполне мог отменить встречи, чтобы посмотреть важнейшие соревнования. И больше всего любил бокс. Ему было девятнадцать, когда в 1959-м Ингемар Юханссон победил Флойда Паттерсона, а в 1960-е и 1970-е, золотые годы бокса, он, точно аргус, следил за всеми матчами и отсидел на приступке возле ринга десятки боев на чемпионатах в Лас-Вегасе.

Мало что раздражало его сильнее, чем запрет профессионального бокса и прочие мелочные норвежские регламентации. Да, определенный риск, безусловно, есть, но что останется от жизни, если убрать из нее риск? Жизнь тем и хороша, что опасна. Без боли нет радости.

Он поспешил обратно по тропинке через замерзший лесок, отделявший бухточку от сада, и дальше по траве, к бюсту отца, выполненному из сплава меди и олова одним из лучших норвежских скульпторов и установленному на цоколе из необработанного гранита. Яркие блики солнца освещали лоб и гравированную надпись на цоколе: «Продолжая жить в сердцах потомков, человек не умирает. Тур С. Фалк 03.11.1903-23.10.1940». Хотя Улав потерял отца вскоре после рождения и помнить его не мог, принадлежность к династии Фалков наполняла его почтительной благодарностью.

В дом он вошел через цокольный этаж, через заднюю дверь в башне. После обязательного душа в раздевалке поднялся по винтовой лестнице на башню, отпер кабинет, проверил ежедневник. Никаких встреч до конца дня, ну и хорошо, можно написать доклад, который он задумал давным-давно. Речь пойдет об отце, рабочее название доклада – «Пионер Сопротивления». Большой Тур, директор крупного бергенского пароходства, обеспечивавшего несколько каботажных маршрутов, организовал шпионаж за немцами, послал рыболовные суда через Северное море и получил оттуда радиопередатчики.

В докладе Улав остановится и на том, как британцы заминировали норвежское побережье. Что отец погиб от взрыва английской подводной мины, а не от немецкого оружия, являло собой некоторый парадокс.

Улав успел сформулировать несколько фраз, когда в дверь постучали.

– Сверре? – отозвался Улав. – Что ты здесь делаешь?

Старшему сыну Улава было уже под сорок, и отрицать, что Сверре внешне начал походить на него, с годами становилось все труднее. Как и он, сын был рослый, атлетичный, а на длинном, бронзовом от загара лице с небольшими сверлящими глазами выдавался крупный нос с легкой горбинкой, который злые языки называли соколиным клювом.

На сей раз сын оставил в шкафу свой обычный строгий твидовый пиджак с лондонской Савил-Роу[8], надев великолепную черную рубашку, расшитую цветочным узором. К покорности на лице сына сейчас примешивалась бодрость.

– Я хотел поговорить с тобой, – сказал Сверре.

– Обойдемся без walk-ins[9]: я рассчитывал до конца дня любоваться фьордом, наслаждаться отсутствием встреч и писать доклад об отце.

– Дело касается погружения к затонувшему судну, запланированного на время конференции, – продолжал Сверре. – Тут находится один человек, и мне бы хотелось, чтобы ты с ним встретился.

Сверре возглавил проект SAGA Arctic Challenge, который будет осуществлен позднее в этом году. Сын проделал серьезную работу по организации конференции. Фонд САГА пригласит интеллектуалов из разных стран, зафрахтует «хуртигрутен», и судно пройдет мимо места катастрофы 1940 года, меж Лофотенскими островами и островами Вестеролен. Предприятие чисто норвежское и одновременно весьма привлекательное для иностранцев.

– Ага, – вздохнул Улав. – Ладно, заходите.

Спутник Сверре был в двубортном вишневом бархатном блейзере, который подействовал на Улава, точно красная тряпка на быка.

– Собрался на детский праздник к Стурдаленам[10]? – сказал он. – Еще вроде не время?

Разумеется, он прекрасно видел, кто перед ним. Улав не презирал выскочек-нуворишей, которые в последние годы запестрели в списках самых богатых людей страны, наоборот, в глубине души ему нравилось наблюдать, как неуютно чувствовали себя от их бесцеремонности собратья из денежной знати. И превосходил всех вульгарностью именно Ралф Рафаэльсен.

Улав распорядился подать кофе, пытаясь тем временем прикинуть соотношение сил между сыном и Рафаэльсеном. В последние годы СМИ часто писали о Рафаэльсене как о человеке предприимчивом и рисковом. В родных местах он создал огромное рыбоводческое предприятие и с тех пор только расширял поле деятельности.

– Итак, вы хотите обсудить погружение? – Улав обвел их взглядом. – И гидрокостюм принадлежит вам?

По плану, когда судно подойдет к месту крушения, дайвер в специальном костюме погрузится на три сотни метров, причем погружение будет демонстрироваться участникам конференции в прямом эфире.

– Совершенно верно. – Рафаэльсен смотрел прямо на него. – Только называть это снаряжение гидрокостюмом все равно что приравнивать рейсовый самолет к космическому шаттлу.

– Или все равно что выпускать на рынок ваши рыбопродукты, именуя их атлантическим лососем, а? – отпарировал Улав. – У ваших хилых рыбешек сходства с гордым атлантическим лососем не больше, чем у пуделя с волком.

Рафаэльсен хохотнул.

– Экзокостюм – это революция. Внутри него обеспечивается нормальное атмосферное давление, так что проблем с кессонной болезнью не будет. По сути, это одноместная подводная лодка, и ее пилоту резкая перемена давления не грозит. В Норвегии только один такой