— Он что, сомневается в ограблении?

— И опять же, не совсем так, — со спокойствием насытившегося удава отреагировал Агеев. — Да, факт ограбления никто не отрицает, но тот удар, который был нанесен этому парню, говорит о многом.

В комнате зависла напряженная тишина. Никто не хотел сдавать своих позиций, и, в то же время, профессионализм Агеева, который мог двумя ударами уложить двух человек и без шума снять любого охранника, заставил прислушаться к его словам.

— Ты хочешь сказать, что Фокина вырубил профи с хорошо поставленным ударом? — покосившись на жену, уточнил Турецкий.

— Точно так, — кивком подтвердил Агеев. — Причем удар этот был не просто хорошо поставленным — этому может научиться любой и каждый, но в данном случае сработал хорошо обученный профессионал, у которого точность удара доведена до автоматизма.

— Даже так? — не сдавала своих позиций Ирина Генриховна, у которой с самого утра не заладилось с мужем, и Турецкий ни свет ни заря укатил без нее в «Глорию».

— Да, даже так, — подтвердил Агеев. — И когда сказали, что этот парень жив и находится сейчас в больнице, я, откровенно говоря, этому очень удивился.

— То есть, ударили не понарошку? — уточнил Турецкий.

Агеев утвердительно кивнул.

— Так точно.

— Но почему же он тогда остался жив?

Это спросил Плетнев, также не понаслышке знавший, что такое рукопашный бой, восточные единоборства и прочая, прочая хренотень.

— Могу только догадываться. Судя по всему, на той площадке в подъезде было темно, и…

— Короче говоря, не склеилось у мужика?

— Да.

— Но почему же, в таком случае, этот ваш киллер не добил журналиста? — вполне резонно заметила Ирина Генриховна.

— Да только потому, что он профи. И он был уверен, что завалил журналиста. К тому же, добивать упавшего, да еще в темноте, не совсем сподручно, а пускать в ход тот же нож или кастет, это…

И Агеев даже поморщился от подобного «кощунства».

— И если все это свести воедино…

Турецкий имел в виду доводы Агеева и рассказанное женой Фокина, однако закончить мысль ему не дала все та же Ирина Генриховна, увидевшая в рвении мужа не только желание помочь убитой горем женщине, но нечто другое, плотское, из-за чего в семье частенько возникали скандалы.

Как говорят на Руси, седина в бороду — бес в ребро.

— А почему, собственно, вы оба упускаете тот момент, что этот ваш магический профи, скатившийся на самое дно, мог превратиться в обыкновенного грабителя, возможно, даже спившегося бомжа, который только и промышляет тем, что грабит одиночек в темных подъездах?

Агеев отрицательно качнул головой.

— Но почему? — возмутилась Ирина Генриховна.

— Этот удар, который был нанесен журналисту в затылочную часть, как бы визитная карточка того человека, который владеет им, и если бы это повторилось несколько раз кряду, та же «Петровка» заострила бы на этом свое внимание.

Анализ, выданный Агеевым, разбивал все доводы «госпожи Турецкой», которой только и оставалось выдвинуть предположение, что бомжующий профи, заваливший журналиста, первый раз пошел на подобное преступление, и в комнате зависла тишина, пропитанная невысказанным раздражением, точку в котором должен был поставить сам Турецкий.

— Итак, — негромко произнес он, — ваши мысли, варианты, предложения?

Затяжное молчание, и он вынужден был обратиться к Голованову:

— Сева!

Голованов вздохнул и развел руками.

— Что, «Сева»? Если Агеев уверен в своих выводах, то крути не крути, а версия вытанцовывается одна — профессиональная деятельность журналиста, и в этой плоскости, видимо, придется поработать.

— Антон? — повернулся к Плетневу Турецкий.

— Не уверен, конечно, в чистоте этой версии. Но если вы на этом настаиваете?..

— Настаиваю, — подтвердил Турецкий, покосившись при этом на жену: — Ирина?

Видимо, уверенная в своей правоте, а также в том, что ее Александр Борисович неукротимый бабник, Ирина Генриховна молчала, скорбно поджав губы.

Оставался Макс, но и без того было ясно, что он будет делать то, что предложит Турецкий.

— Итак, — подытожил Турецкий, — с этого момента включаемся в разработку профессиональной деятельности Фокина. Основание — попытка убийства и, что тоже не исключено, похищение каких-то бумаг или документов, которые Фокин мог использовать в очередной публикации.

— Ну а хоть кофейку-то можно будет попить? — не удержалась, чтобы не съязвить, Ирина Генриховна. — Или, может, так вот сразу и начнем копытить?

— Кофею, конечно, попьем, — успокоил ее Александр Борисович, — да и старые дела никто не отменял, так что расклад поначалу будет такой. Я и ты, Ирина, начинаем работать по Фокину, что же касается остальных, то я попрошу их включаться в разработку по мере необходимости.

Старый, еще сталинской постройки дом, в котором Фокины снимали однокомнатную квартиру, умудрился противопоставить себя натиску хамовитых новостроек, угробивших историческую часть Москвы, и Турецкий почему-то подумал, что именно в таком вот доме, с толстыми стенами и высокими потолками, почти в самом центре Москвы, должна жить актриса, о которой вскоре заговорит весь столичный бомонд. Выросший на классическом репертуаре московских театров и пересмотревший почти все спектакли с участием богов драматического Олимпа, Турецкий даже представить себе не мог, что тот же Грибов или звезды театра Вахтангова могли ютиться в каком-нибудь спально-турникетном районе Москвы, ежедневно пробиваясь к своему зрителю через автомобильные пробки. Судя по всему, Марина Фокина придерживалась того же мнения.

Проигнорировав лифт, Турецкий поднялся по старой выщербленной лестнице на четвертый этаж и, остановившись перед обитой коричневым дерматином дверью, неодобрительно цокнул языком.

В этом подъезде было где затаиться поджидавшему киллеру, и то, что он без особого, видимо, труда проник через входную дверь с кодовым замком, тоже говорило о том, что сработал здесь профессионал, а не спившийся бомж или очередной «гость» российской столицы, решивший обогатиться за счет запоздавших москвичей.

Надавив полустертую кнопку звонка, Турецкий прислушался к скрипу отодвигаемого запора, видимо, поставленного на дверь еще в давние сталинские времена, и когда в дверном проеме показалась стройная фигурка Марины, укоризненно произнес:

— Ах, Марина! Не я ваш муж!

— А что такое? — захлопала она ресницами.

— Ну как же так! Москва переполнена залетной швалью, которая только и ждет, как бы чего где стибрить, а вы, даже не спросив «Кто там?», распахиваете дверь настежь.