столом об этом говорить не следовало. Но она должна была поговорить с ним наедине. Она знала по собственному детству в приюте, какими жестокими и злыми могут быть дети друг с другом. Тогда она была совершенно одна. Этого никогда не должно повториться с ее детьми.

Когда они вошли в столовую, Пауль и Китти уже сидели на своих местах. Паулю удалось рассеять раздражение матери. Для этого требовалось совсем немного: маленькая шутка, ласковое замечание – Алисия таяла, как только сын обращался к ней. Китти когда-то так же влияла на отца, она была его любимым ребенком, его радостью, его маленькой принцессой, но Иоганн Мельцер ушел из жизни уже четыре года назад. У Мари то и дело возникало ощущение, что эта чрезмерная отцовская любовь и снисходительность плохо подготовили Китти к жизни. Она очень любила Китти, но ее невестка, вероятно, навсегда останется избалованной, капризной принцессой.

– Давайте помолимся! – торжественно предложила Алисия, и все послушно сложили руки для молитвы.

Только Китти подняла глаза к украшенному лепниной потолку комнаты, что, по мнению Мари, было не очень разумно, учитывая присутствие детей.

– Господи, благодарим за дары, которые мы получили сегодня, давайте съедим наш обед с радостью, а также не забудем о бедных. Аминь.

– Аминь! – повторил семейный хор, в котором голос Пауля звучал громче всех.

– Приятного аппетита, мои дорогие…

– Мы желаем тебе того же, мама…

В прошлом, когда Иоганн Мельцер был еще жив, этого ежедневного ритуала за столом не было, но теперь Алисия настаивала на застольной молитве. Якобы ради детей, которым нужен был установленный порядок, но Мари, как и Китти с Паулем, знала, что Алисия привыкла к такому ритуалу с детства и теперь, будучи вдовой, находила в этом утешение. После смерти мужа она носила черное и совершенно потеряла всякое удовольствие от красивой одежды, украшений и ярких цветов. К счастью, если не считать обычных мигреней, она, казалось, была в добром здравии, но Мари решила позаботиться о свекрови.

Появился Юлиус с супницей, поставил ее на стол и начал разливать суп. Он работал слугой на вилле уже три года, но все не мог сравниться с Гумбертом по популярности среди хозяев и персонала. До этого он работал в одном богатом доме в Мюнхене и смотрел на прислугу виллы с некоторым высокомерием, что не вызывало к нему особой симпатии.

– Опять ячмень? Да еще и с репой, – жаловалась Хенни. – На осуждающие взгляды бабушки и дяди Пауля она ответила безобидной улыбкой, но когда Китти нахмурилась, то опустила ложку в суп и начала есть. – Я просто говорю, – пробормотала она, – потому что репа всегда такая… такая… мягкая.

Мари видела, что на самом деле она хотела сказать «мерзкая», но из предосторожности сдержалась. Какой бы великодушной и легкомысленной ни была Китти в роли матери, но когда она так хмурилась, Хеннилейн знала, что лучше не спорить. Лео проглотил ложку ячменя и, казалось, глубоко задумался, Додо то и дело поглядывала на него, словно хотела что-то сказать, но молчала и задумчиво жевала маленький кусочек копченого бекона, который плавал в ее супе.

– Почему Клиппи больше не приходит к нам на обед, Пауль? – спросила Китти, когда Юлиус убирал тарелки. – Неужели наша еда ему не нравится?

Эрнст фон Клипштайн был деловым партнером Пауля в течение нескольких лет. Эти два человека, давно знавшие друг друга, прекрасно ладили. Пауль занимался деловой стороной, а Эрнст фон Клипштайн брал на себя управление административными и кадровыми вопросами. Мари никогда не рассказывала Паулю, что фон Клипштайн довольно откровенно выказывал ей свои чувства еще тогда, когда был тяжело ранен и лежал в лазарете на вилле. Теперь это уже не имело значения и только нарушило бы хорошее взаимопонимание между двумя мужчинами.

– Мы с Эрнстом договорились, что он остается на фабрике, пока я буду обедать. А во второй половине дня уже его черед идти на обед. Так будет лучше для рабочего процесса.

Мари промолчала, Китти покачала головой и заметила, что бедный Клиппи становится все тоньше и тоньше, и Паулю следует позаботиться о том, чтобы его партнера в один прекрасный день не унесло ветром. Алисия, однако, восприняла как личное оскорбление то, что господин фон Клипштайн не заходит на виллу пообедать.

– Ну, он взрослый человек и живет своей жизнью, мама, – пояснил Пауль с улыбкой. – Мы, правда, не говорили об этом, но я думаю, что Эрнст рассматривает возможность снова создать семью.

– О нет! – взволнованно воскликнула Китти. Ей было трудно удержать язык за зубами, пока Юлиус подавал основное блюдо. Шупфнудель[1] с квашеной капустой – любимая еда всех детей. Пауль тоже с большим удовольствием смотрел на свою тарелку, заметив, что госпожа Брунненмайер была мастером по части квашеной капусты.

– Позвольте добавить, господин Мельцер, – заметил Юлиус, резко втянув носом воздух, что было его привычкой, – я сам нашинковал эту капусту. Фрау Брунненмайер затем положила ее в горшки…

– Мы ценим это, Юлиус, – улыбнулась Мари.

– Большое спасибо, фрау Мельцер!

Юлиус особенно полюбил Мари, возможно, потому что она всегда успешно улаживала вспыхивающие споры между прислугой. Алисия была только рада уступить ей решение этих вопросов, она находила, что заниматься ими утомительно.

В прошлом ее дорогая Элеонора Шмальцлер, бывшая экономка, обеспечивала слаженное сотрудничество между слугами, но госпожа Шмальцлер вышла на заслуженный отдых и теперь жила в своем доме в Померании. Между Алисией и ее бывшей экономкой велась регулярная переписка, но она мало рассказывала об этом семье.

– Я сейчас лопну. – Додо запихнула в рот последний шупфнудель.

– А я уже лопнула, – перебила ее Хенни. – Но это неважно. Мама, можно мне еще немного шупфнуделей?

Китти была против. Хенни сначала должна была доесть квашеную капусту, оставшуюся на ее тарелке.

– Но я ее не люблю. Мне нравятся только шупфнудели.

Китти покачала головой и вздохнула, удивляясь, откуда у ребенка эта склонность капризничать. Она действительно была очень строга с Хенни.

– Конечно, – мягко подтвердила Мари. – По крайней мере… часто.

– Боже мой, Мари! Я не плохая мать и позволяю ей достаточно много. Особенно вечером, когда она не может уснуть, я просто позволяю ей побеситься, пока она не устанет. Или сладости, здесь я тоже не против. Но когда дело касается еды, тут я очень строга с ней.

– Это правда, – подтвердила Алисия. – Но это одна-единственная сфера, где ты ведешь себя как разумная мать, Китти.

– Мама, – вмешался Пауль, быстро взяв Китти за руку, когда та собиралась возразить. – Давайте больше не будем спорить на эту тему. Особенно не сегодня. Пожалуйста!

– Не сегодня? –