Марргент устроился рядом в надежде, что ему что-то перепадет, но ему не перепадало. Зареклась его кормить со стола, если начнешь потакать, потом вообще не отвяжется. Жрет он все и без остановки: начиная от хлебных корок и яблочных чипсов, заканчивая морковкой и мясом. Можно все вместе, можно по отдельности. А главное, совсем при этом не толстеет. Понятия не имею, как ему это удается.

Чем дальше, тем больше и печальнее становились глаза виара. Прямо-таки наполнялись слезой.

— Нет, — сказала я решительно и указала на миску размером с таз, которую надо бы помыть.

Меня тронули лапой и сиротливо вздохнули. Чешуйки на голове умилительно поднялись, шерсть над ними раскрылась цветочком. Эта пушистая зараза прекрасно знала, на что давить, и тоже неплохо этим пользовалась. Цвета в нем три: черный, рыжий и белый, соединенные природой в картину прирожденного художника. Говорят, что такие виары приносят счастье. Мне он пока что приносит только умиление и желание тискать до умопомрачения. Хотя Вальнару он тоже нравился. Но не взаимно.

Так.

Не думать о бывшем. Не думать о мужчинах. Вообще не думать.

Выходной у меня сегодня или где? Пройдусь по магазинам, загляну в салон к Лэмерти, а вечером устрою себе праздник отупения — буду валяться на диване, есть замороженный клубнично-шоколадный крем и бездумно пялиться в визор.

Перевела взгляд на портрет Шайны Анж, который заказала полгода назад. Черно-белый, он идеально вписался в цветовую гамму и интерьер кухни. Красивый женский профиль, длинные волосы, рекой стекающие на плечи. Вот на кого мне хотелось быть по-настоящему похожей.

Она стала самой молодой певицей, которая оказалась в опере на главных ролях, ею восхищался весь мир. Шайне приписывали долгий роман с высшим иртханом. Правда, развития эта сплетня не получила: в один прекрасный день эсса Анж вышла из оперного театра, села во флайс и пропала.

В мыслях я оказалась довольно далеко от Мэйстона, поэтому пронзительная трель звонка, эхом пролетевшая по квартире, заставила подпрыгнуть. Танни ключи забыла? Хотя нет, времени еще мало, у них занятия в школе позже заканчиваются. Спрыгнув со стула прямо в белые пушистые тапочки, прошлепала в просторный светлый холл.

И опешила: на пороге стояла Эвель Обри собственной персоной.

— Леона, почему ты не отвечаешь на звонки?

У-упс. Ну забыла про телефон, с кем не бывает.

— Я звонила тебе все утро.

Начальница выглядела недовольной. Хотя нет, недовольной — это слабо сказано. Идеально выщипанные рыжие брови сошлись на переносице, хотя хмуриться она не любила: это же прямой путь к морщинам. Не дожидаясь приглашения, шагнула в холл и скинула темно-зеленое длинное пальто прямо мне на руки. Которое я незаметно скинула на подставку для перчаток — что я ей, вешалка, что ли?

— Хотите кофе?

— Нет. Ты же знаешь, у меня нет времени на эти глупости.

Уже больше похоже на Эвель: у нее времени вообще ни на что нет. Где-то в перерывах она умудряется жить.

— Где мы можем серьезно поговорить?

— Проходите в гостиную, — кивнула я.

Не потрудившись снять сапожки, она процокала каблучками по плитке и затихла, только когда обувь утонула в белоснежном ковре. Выглядывавший из кухни виар, которому строго запрещалось ступать на ковер сразу с улицы, смотрел на это непотребство с любопытством. Видимо, не понимал, почему ей можно, а ему нет. На него владелица Ландстор-холла взглянула брезгливо и с опаской, подтянула повыше подол изумрудного платья миди и села. Идеально прямо, обхватив руками колени.

— Ты поставила меня в очень неловкое положение, — начала она, прежде чем я успела сесть. Где-то так, в полусогнутом, меня и застала следующая фраза. — Перед местром Халлораном.

— Я не…

— Когда отказалась петь на его семейном торжестве.

Я плюхнулась на диван с размаху, совсем не изящно. Вот тебе и не думать о мужчинах.

— Наверное, не стоит объяснять, какое он занимает положение в обществе?

— Эвель, — осторожненько сказала я. — Он собирался разложить меня прямо в ложе.

Начальница скривилась, словно в ее коктейль перелили ликера лици.

— Не груби. Тем более что речь шла вовсе не об этом.

— Не об этом? — Я взвилась. — Я не первый день на свете живу, и…

— Детка, чтобы добиться успеха, иногда приходится поступиться собственными принципами.

От неожиданности я утратила дар речи.

— Сейчас у нас с тобой очень неприятная ситуация. Местр Халлоран не доволен твоим вызывающим поведением, и я прекрасно его понимаю. Иногда ты действительно откровенно дерзишь.

Кровь прилила к щекам. Чтобы не наговорить лишнего, пришлось скомкать халат.

— Разве?

— Да. Зетта неоднократно жаловалась.

Ну кто бы сомневался! Правда, Зетта могла жаловаться с тем же успехом до глубокой старости, если бы на горизонте не нарисовался этот долбаный, дракон его дери, Халлоран и не решил меня поиметь. А когда не получилось, в отместку решил усложнить жизнь. Проще не бывает! Ух, драконище драное! И ведь специально заговорил про семейное торжество. Не только драное, но и злопамятное.

— Завтра вечером твое выступление. Ты извинишься перед местром и…

— Нет.

— Что, прости? — Брови Эвель изумленно приподнялись.

— Нет, я не стану перед ним извиняться. Это он вел себя как хам. И если у него не хватает мозгов и сил это признать, то пусть катится под хвост дракону.

Лицо начальницы пошло красными пятнами.

— Как ты смеешь так меня подставлять?

— Вы тут ни при чем. — Я поднялась, и Эвель поднялась следом — медленно распрямляясь, как натянутая до предела пружина. — Вы не несете за меня и мои действия никакой ответственности, у нас даже постоянного контракта нет.

— Вот именно. Советую тебе об этом помнить, когда будешь беседовать с местром Халлораном.

Э-э… что?

— Вы только что обещали меня уволить?

— Ну что ты, милая. — В голосе ее звучал металл. Она сложила холеные руки на плоской груди, глядя на меня сверху вниз — благо рост позволял. — Я просто намекнула на возможные последствия некоторых опрометчивых поступков.

Угу. Более чем однозначный ответ.

— Вы не сможете отказать мне в месте! Я ваша лучшая певица, у вас все афиши с моим именем.

— Афиши можно заменить. — Эвель шагнула вперед и погладила меня по щеке. — Поверь, милая, мне бы очень не хотелось с тобой расставаться. Но, если ты не оставишь мне выбора, я ничего не смогу поделать. Под моей крышей не будет петь женщина, которая не умеет себя вести.

То есть раздвигать ноги перед первым встречным? Потрясающе!