– Почему оно пришло сюда, а не мне? – спросила она, не спеша открывать, сама не зная почему.

– Ты не прожила в Бутчерс-Хилл[26] и полугода, – сказал Тайнер. – И не показывалась там до… в общем, до…

«…того, как врезала ему по зубам и вышвырнула на улицу, чтобы он ответил той же любезностью, когда ты передумала».

– Бер-не, Техас, – проговорила она, всматриваясь в почтовую марку. – Никогда о таком не слышала.

– Правильно читается «Бёрне», – поправил Тайнер. – Ты что, с тех пор как уволилась из газеты, совсем не читала прессу? Бёрне несколько лет назад засветился во всех новостях. Католическая церковь и местное самоуправление прошли по всем инстанциям Верховного суда в споре по закону о зонировании. Церковь заявляла, что раз она не подчиняется штату, это дает ей право на привилегии при зонировании.

– Господи, как я могла пропустить такую увлекательную историю! – воскликнула Тесс. – Ты же знаешь, как я обожаю всякие зонировочные байки.

Она держала конверт и не открывала его. Издеваться над Тайнером было сплошным удовольствием. Он командовал ею во всем – в работе, в гребле, в жизни. Раз он так настойчиво исполнял роль папочки, значит, заслуживал получить в ответ немного подростковых капризов.

– Наверное, тебе хочется прочитать это в одиночестве, – сказал Тайнер, хотя уже принес нож для вскрытия конвертов.

– Нет! – она сама удивилась резкости своего голоса.

Тесс не вспоминала о Вороне много дней, недель, месяцев. У нее было достаточно бывших, которых хватило бы на целую футбольную команду, если считать среднюю школу, и она могла время от времени воскрешать кого-нибудь из них в памяти. Она не считала эти приключения окончательно похороненными во мраке забвения – ведь ей совсем недавно исполнилось тридцать.

– В смысле, не так уж это важно, – добавила она. – Наверняка опять написал о каком-нибудь диске или книге, которую забыл у меня.

На самом деле единственной вещью, которую он оставил, был потрепанный свитер цвета жареных грибов. Ее борзая по имени Эсски вытащила его из-под кровати и использовала для устройства гнезда.

– Просто открой.

Тесс проигнорировала нож Тайнера и открыла конверт руками, умудрившись порезаться дешевой бумагой. Затем сунула палец в рот и перевернула письмо. На стол выпала газетная вырезка, приклеенная к картонной карточке, и больше ничего.

На ней была фотография, или часть фотографии, – только голова и плечи. Сверху, как венец, расположился фрагмент заголовка:

У него была новая короткая и аккуратная стрижка. Ворон выглядел немного по-другому, но все равно узнавался безошибочно. Конечно, она представляла его таким – могло ли лицо сильно измениться за полгода? Хотя и не помнила, чтобы он был столь худощав. Теперь острые скулы придавали ему несколько зловещий вид, а губы он так сильно сжал, будто ни разу в жизни не улыбался. Веселый и легкомысленный, беспечный, как щеночек. «Идеальный бойфренд эпохи постмодерна» – назвал его как-то один из друзей. Комплимент и насмешка одновременно.

В конечном итоге именно этот недостаток его характера, а не шестилетняя разница в возрасте, послужил причиной их разрыва. По крайней мере, такова была ее последняя теория на этот счет – за последние шесть месяцев она не раз переосмысливала их отношения. Он выглядел миленьким мальчишкой. А Тесс нужен был мужчина. И вот мужчина, насупившись, смотрит на нее с фотографии. Мужчина в большой беде.

Его проблемы.

– И не понять, из какой газеты это вырезано, – сказал Тайнер, поднимая карточку. Он посмотрел ее на свет, пытаясь прочитать надписи на стороне, которой она была приклеена. – Похоже на рекламу автосервисов «Мидас», такую печатают по всей стране. Ворон случайно не ездил в Остин прошлой весной?

– Угу.

– Ну и что ты собираешься с этим делать?

– C чем – с этим?

– С Вороном и его бедой.

– Ничего я не собираюсь делать. Он уже большой мальчик, слишком взрослый, чтобы заниматься аппликацией. Готова биться об заклад, что мамочка теперь разрешает ему пользоваться настоящими большими ножницами вместо детских с закругленными концами.

Тайнер проехал несколько футов и поднял корзину для бумаг.

– Бросай, – задорно подстегнул он. – Попадешь трехочковый?

Тесс вложила фотографию и конверт в свой большой еженедельник, который всегда носила с собой.

– Тетя Китти захочет посмотреть на фото, просто чтобы увидеть Ворона без фиолетовых дредов. Они же неплохо ладили, помнишь?

Тайнер понимающе улыбнулся. Но он всегда понимающе улыбался ей. Он был самодовольным невыносимым мерзавцем и гордился этим.

– Иногда, – заметила она, – мне кажется, что ты подпадаешь под закон об инвалидах из-за одного только жуткого характера.

– Под него все подпадают, – ответил он. – Но только немногие отмечают это наклейками на машинах. Кстати, до сих пор не могу понять, какой знак должен висеть у тебя на бампере.

Тесс вышла из офиса Тайнера. Она собиралась отправиться прямо в банк, а затем вернуться к себе в кабинет, где ее ждала Эсски, наверняка дремлющая в этот пасмурный октябрьский день. Монаган напомнила себе, что она – взрослая деловая женщина, что ей нужно выписывать чеки, перезванивать в ответ на пропущенные звонки и выгуливать собаку. У нее не было времени ни на мальчиков, которые мечтали стать рок-звездами, ни на их игрушки.

Переходя Чарлз-стрит, она заметила, что дверь в Монумент Вашингтона была открыта. Как и многим объектам в Балтиморе, ему не помешало бы дать оригинальное название, чтобы он стал по-настоящему особенным – ведь это первый памятник первому президенту, возведенный властями. Профиль крошечного Джорджа на верхушке казался Тесс таким же знакомым, как свой собственный. Даже более: часто ли приходится видеть себя в профиль? Она видела Джорджа почти каждый день, задумчиво оглядывая Чарлз-стрит. Совсем скоро, ближе к Рождеству, его подсветят. Затем придет весна, и в окружающем парке зацветут нарциссы и тюльпаны. Летом он будет казаться немного поникшим в июльской влажности, как и весь Балтимор. Осень же, как сейчас, – лучшее время года в Балтиморе, истинное украшение города. Наверное, с места, где стоит Джордж, открывается превосходный вид. Тесс, коренная жительница, стояла у его ног и не могла припомнить, чтобы она взбиралась на колонну и видела город таким, каким видел его он.

Сейчас ей вдруг захотелось это сделать. Она вошла внутрь, сунула доллар в деревянный ящик и, не обращая внимания на многочисленные таблички с историческими справками, начала восхождение, считая каждый шаг.

На винтовой лестнице было прохладнее, чем снаружи. В воздухе явственно ощущалось, что здесь недавно побрызгали каким-то дезинфицирующим средством. Пройдя треть пути, Тесс почувствовала одышку – даже тот, кто занимался физподготовкой столько, сколько она, не был достаточно подготовлен к такому количеству ступенек. От запаха ей стало немного дурно. Но она продолжала подъем, а на спине у нее подпрыгивали рюкзак и тугая коса. Вверх, вверх, вверх – 220, 221, 222, 223… Наконец она увидела над головой потолок, означавший, что совсем рядом последняя, 228-я ступенька.