Я широко улыбнулся, сверкнув острыми зубами и облизнул губы раздвоенным языком, – некоторые демонические признаки не скрыть.

Будущее представлялось завораживающе интересным.

ТРИНАДЦАТАЯ ВЕДЬМА СТАНЕТ МОЕЙ ЛЮБОВНИЦЕЙ!

Луиза

Во сне мне виделся обжигающий огонь, скользящий по моему телу в виде двух смутно знакомых наглых ладоней. Испугавшись пламени и еще чего-то неизведанного, я резко проснулась.

Яркое утреннее солнце светило мне прямо в глаза. Играя, солнечные зайчики прыгали по стеганому покрывалу на моей кровати. Полупрозрачные зверьки ярко-желтого цвета, словно только что вылупившиеся цыплята, не издавая звуков, играли в лапту. Лапки и хвостики задорно подрагивали, и вообще, малышня веселилась вовсю, прыгая через спинки друг друга.

Все было в порядке – я дома, в опустевшей после отъезда старших сестер спальне.

Сладко потянувшись, я весело сказала:

– Привет! – Призрачные пушистики, переключив внимание на меня, радостно заскакали по моим ногам. Так вот кто шалил, согревая теплом мою кожу.

С той памятной ночи, когда вызвала демона, я стала сильно ворочаться во сне. Мне снились кошмары.

Утром я обнаруживала постель, сбитую на сторону, перекрученные простыни, а одеяло, заботливо выстеганное моей мамой, лежало на полу. Мне виделось во сне что-то тревожное. Каждую ночь ужасы были разные.

То в ночных грезах мне мерещилось, что в пустой комнате незримо присутствует кто-то. Пылающие жаждой глаза ищут меня во тьме, а я, боясь быть узнанной, прячусь под мамино одеяло с головой. Сворачиваюсь в тугой комок и молюсь, чтобы эти безжалостные глаза не узнали меня и не нашли.

Или я вскакивала посреди ночи с криком, вся в холодном поту, потому что мне приснилось пылающее инферно, в центре которого стою я, жалкая и одинокая. Летящие искры больно жалят лицо, а я зову на помощь. Тщетно, я в пылающем вихре одна и огонь пожирает меня всю без остатка.

Мать пичкала меня настоями успокаивающих трав.

Встревоженные родители вызывали местного врачевателя. Приехавший в замок лекарь только пожимал плечами и говорил, что это последствие испуга. Когда все забудется – пройдет.

Это все из-за произошедшего. Я никак не могла забыть чудовищный взрыв, рев пламени и жар, опаляющий ресницы. Сейчас-то я понимала, какую глупость тогда сотворила. Моя выходка чуть не стоила мне жизни, и не только я в ту ночь была в опасности. Весь замок и все его жители могли провалиться в подземное измерение, если бы здесь открылся адский портал. Но устоявшая пентаграмма каким-то чудом не допустила этого.

Стыд от того, что я подвергла своих родных опасности, терзал меня похлеще ночных кошмаров, настолько сильно, что я поклялась себе не натворить еще чего-нибудь в этом роде до приезда сестер и важной гостьи.

Протянув руку, попыталась погладить желтопузых шалунов. До солнечных зайчат можно дотронуться и даже взять в руки, они не обжигают, а только согревают приятным теплом, как у родного очага. Мне сейчас очень хотелось мягкого, обволакивающего тепла, а не испепеляющего жара.

Только зря спугнула резвящуюся малышню. Маленькие шарики разбежались врассыпную, скользя по полу и стенам, затаились в углах комнаты, взирая на меня своими черными бусинками глаз оттуда.

Со вздохом я встала, позевывая и потягиваясь, подошла к окну и… залипла на месте. Мой взгляд уже привычно уткнулся в разрушенную башню, при свете утреннего солнца весь разгром выглядел чудовищно.

Меня охватило тянущее чувство стыда, оно возникало каждый раз, когда смотрела на дело рук своих. Я не отдавала себе отчета, но всегда к воспоминанию катастрофы примешивалось еще одно чувство – чувство тоски. Которое фоном висело и день и ночь в моем сознании с того момента, как бессовестные хапалки сорвали с меня панталоны.

Настроение упало куда-то на уровень деревянных половиц.

Достается же мне на орехи каждый день из-за этой раскоряки! Отец не забывает, при каждом взгляде на канувшую в Лету башню еще один, укоризненный, бросать на меня.

«Луиза-Нулиза!» – почудились мне дразнящие голоса сестер.

При свете дня моя магическая несостоятельность налицо, вон она, неудача, топорщится обгорелыми лепестками во все стороны.

Объяснять отцу бесполезно. Не втолкуешь, как сильно мне хотелось чего-то добиться и показать, на что я способна. У него один ответ: «Несовершеннолетним колдовать нельзя!» Мне запретили использовать магию даже в быту!

В унылом настроении я оперлась на каменный подоконник и стала смотреть в окно.

Стоя на одной ноге, я потирала щиколотку ступней другой, пытаясь согреть. Пол ледяной. Даже летом комнаты и коридоры замка, сокрытые от солнца толстыми каменными стенами, были словно ледники. Холодина во всей крепости, кроме холла-кухни, где зимой, и летом горел жарко натопленный камин, уютно побулькивали котелки и реторты с декоктами.

Скучающим взглядом я проводила довольно обшарпанный одноместный экипаж, одиноко въехавший во двор замка. Повозка сделала круг и затормозила у дверей. С застарелым ржавым скрипом, который я услышала даже через двойное стекло, дверь экипажа открылась. Оттуда выплыл плоский остроконечный блин.

– Дьявол побери! – Я встрепенулась: – Ведь это сегодня! – Осознав, что происходит, подпрыгнула до потолка и, топая босыми ногами, спотыкаясь о лоскутные коврики, бросилась к гардеробу.

– Сегодня приезжают сестры и верховная!

Солнце поднималось над горизонтом, во двор замка въезжали все новые и новые кареты, повозки и телеги.

* * *

Старшие сестры – сколько всего в этом слове! Это одновременно изощренные издевательства, драки из-за вещей, сладостей и просто так – по любому поводу, а также самые глубокие обиды и… нежные руки, своей заботой способные поспорить с материнскими. Сестры – это самая близкая родня, роднее которых не может уже быть, так как кровь общая.

Со старшими сестрами у меня складывались нормальные отношения.

Первенец семейства Макги Камира по праву первородства держалась особняком ото всех. Ее пророчили в младшие помощницы верховной ведьмы. Как-то сразу было решено, что самая старшая и самая одаренная будет служить ковену. Молодая женщина старалась вести соответственно и держать себя в строгости.

Норина была замужем за столичным волшебником, имела блистательную карьеру ведьмы-свахи. У нее любая девушка, даже покрытая прыщами дурнушка, засидевшаяся в девках, через полгода шла под венец. За удачное сводничество мамаши щедро платили золотом.

Всего на год ее младше, Данира работала повитухой, тоже в столице, только в бедном районе на окраине. Детей в трущобах рождалось много, и для повивальной ведьмы там было раздолье. Данира никогда не выключала магическую искру в метле, оставляя ее висеть у порога, потому что в любой момент дня и ночи могли вызвать на домашние роды, а то и не на одни. Повитуха не делала разбора, принимая тяжелые роды и у бедных, и богатых.