кто-то взял за руку. Конечно же, это был Артём Васильевич, но Сергею было всё равно. Он клял свой дар всем, чем только было можно. «Боже, как же я устал! Не дар, а сплошное наказание!» Он проклинал свой самый первый день: когда первое видение настигло его прямо в туалете; когда он закричал, подумав, что сошёл с ума; и когда похожие на галлюцинации образы так же неожиданно исчезли. Но вскоре Сергею надоели: и эти проклятья, и эти воспоминания. Захотелось другого — захотелось остро и до головокружения.

Поспешно опустившись на лавочку, он осмотрел всех коллег, молча на него взиравших, и сделал несколько глубоких вдохов, — постепенно мир переставал вращаться, равновесие возвращалось, обострялось обоняние. Запахло опавшей листвой, еле слышными духами Коржиковой, мускусным потом Тёмы, крепкими сигаретами водителя Егорова, от стоящего в двадцати метрах бубнящего кроссовера прилетело дыхание дизеля, с подземного перехода донёсся запах хот-догов и жареного попкорна. От нахлынувших запахов захотелось веселиться. Сергей осмотрелся. Он ещё раз взглянул на злополучную афишу, — где небольшим шрифтом фигурировала какая-то Алла Салецкая, как один из исполнителей второстепенных ролей, и где изображались те самые бежево-красные занавески, — и вдруг громко рассмеялся.

Все в недоумении посмотрели друг на друга и пожали плечами.

Но прошло несколько секунд, как к этому полуистерическому приступу гогота стали подключаться и остальные. Не осталась в стороне и та самая Лиза, тыкнувшая их носом в афишу. Наверняка, мог смеяться и сам Мухтар, — и хотя никто ни за кем в тот момент не следил, исключать этот вариант тоже не стоило. Все просто держались за животы, показывали друг на друга пальцами и продолжали хохотать. Такого снятия напряжения, сковывавшего каждого из них последние несколько дней, никто никогда не испытывал. А потому все пользовались такой возможностью сполна.

И тут, сумев преодолеть почти идиотские позывы смеяться ещё и ещё, Ивашин Сергей Иванович вдруг сказал:

— Послушайте! Послушайте, друзья! А что, если мы все с вами сегодня возьмём и пойдём на этот спектакль? По-моему, это самый лучший исход для такой катавасии. А?

И, конечно же, его все поддержали…

* * *

И вот теперь они сидят в театре и ждут окончания антракта. Пришла даже Лиза! Ей купил билет сам лично Ивашин — ещё тот ловелас! Пришли все — пришла вся команда, крутившаяся вокруг телепата последние дни.

Сергей вспоминал первый акт.

Как оказалось, в этом спектакле сын старика — пьяница и гомосексуалист, нашедший утешение от стервы-жены в объятиях школьного товарища.

Из пьяного монолога открывалась следующая предыстория: старик был художником-неудачником, косившим под Пикассо; он любил брать взаймы у всех подряд, в том числе и у сына, а отдавать у него получалось очень редко; картины старика никто не понимал, а потому и не покупал, но он всё рисовал и рисовал; как-то раз он надел одну из своих картин на голову очередному кредитору, избил его и спустил с лестницы, а это увидела невестка; с тех пор она прозвала своего тестя безумцем и постаралась отгородить его не только от своих детей, но и от его родного сына.

Сам спектакль начинался с более поздних событий. Вот уже несколько дней, как сын старика в пьяном угаре сбегает из семьи. Примерно в это же время он встречает бывшего однокурсника и сексуального партнёра и теперь живёт у него — между ними возгорается былая страсть, которую они подкрепляют выпивкой. Однажды на улице сына замечает «сумасшедший папа» — он же «местная достопримечательность», он же Бромберг. Тайком проследив за сыном, которого не видел несколько лет, «сумасшедший папа» застаёт «проклятых голубков» в эпицентре их разврата.

Что было дальше, Сергей не мог вспомнить. Какая-то ссора, прогулка, кража кухонного ножа. Всё висело в тумане, но который совсем не хотелось развеивать.

Своими мыслями на этом моменте он ушёл в сторону — в ту самую сторону, которая продолжала мучить и обещала это делать в дальнейшем раз за разом. Его мучил собственный дар — этот неприрученный до конца дикий жеребец: однажды он позволил на себя сесть, но по-прежнему иногда выбрасывал коленца.

Сергей же продолжал себя терзать.

Ему казалось, что он не заслужил подобных выкрутасов — и это после всего, что он успел сделать за тридцать лет службы! Да это… это настоящее предательство, чёрт возьми! А с предательством, тут уж извините, не только телепат, но и любой человек мириться вряд ли захочет! И хотя он иногда подставлял вместо «предательства» слово «шутка», всё равно такого не должно было случиться. Это его гложило, хотя он и старался не подавать вида, а также мешало обрести ему спокойствие, как обрели спокойствие его радостные сейчас друзья.

Неожиданно его всего передёрнуло! Он вспомнил о потайных карманах. Глубоко внутри своего дара Сергей спрятал несколько часов назад две записки, и он знал сейчас, что они до сих пор ещё там. Но узнает ли он что-нибудь новое, если попытается достать их? Такие ментальные манипуляции способны отобрать у него оставшиеся силы. А стоит ли игра свеч, если всё уже закончилось?!

* * *

Начался второй акт.

Старик на сцене причитал, не забывая пинать убитого им любовника своего сына. Затем он успокоился и, сев на пол возле мёртвого чада, стал раскачиваться.

Бежево-красные занавески на декоративном окне взлетели вверх и плавно опустились; одна из них зацепилась за колченогую табуретку. Послышались отголоски детского смеха. Всё выглядело так же, как в видении. Зажужжали даже мухи. Сергей усмехнулся: в своём видении он видел мух живыми, но, как оказалось, его дар просто подстраивал картинку под аудиозапись. И эта кровь на полу! Есть ли она здесь на самом деле?! Он чуть приподнялся, вытянул шею и действительно увидел возле лежащего актёра вытекшую лужицу крови. «Во время антракта налили», — догадался Сергей.

Бромберг застонал. Его эмоции проникали в зал и обволакивали зрителей.

«Хорош! Хорош, сукин сын! — телепат мысленно зацокал языком. — Играет, как Бог — не отнять! Но до чего же это всё-таки мерзко: смерть в жизни, смерть на сцене! Все эти житейские страсти всегда оканчиваются одним и тем же: смерть приходит к каждому — в том или ином виде. Не забывайте этого, люди!»

Он хрустнул пальцами, что всегда делал, когда сам себе не нравился. Ему вдруг показалось, что он и сам стал похож на этого причитающего Бромберга. «Безумный старикашка», — как крикнула сейчас со сцены Алла Салецкая. «Безумный телепат», — как подумал сейчас о себе он сам.

А в это время сюжет на сцене подходил к тому