Сбитый самолет был записан на счет нашего замкомэска старшего лейтенанта Константина Ивачева, который внес основную лепту в воздушный бой и сразил «юнкерса». В этом воздушном бою летчиком 1-й эскадрильи младшим лейтенантом Иваном Макаровым был сбит еще один «юнкерс». Когда наше звено возвращалось на свой аэродром, воздушный бой с «мессерами» уже закончился, все уцелевшие «миги» пошли на посадку. Среди них не было самолета младшего лейтенанта Сурова. Это именно он, двадцатилетний туляк Александр Суров, в своем третьем и последнем воздушном бою в небе Молдавии сразил «месса» и, получив на выходе из атаки смертельное ранение, упал за железной дорогой среди холмов.

Гитлеровский летчик приземлился на парашюте и оказался в плену. Это был опытный пилот, участвовавший в боях над Западной Европой. На допросе вел себя высокомерно и чванливо. Фашистская пропаганда воспитала его в духе господства арийской расы, но его миссия на востоке закончилась на первом вылете.

Отдых был недолгим. После заправки самолетов горючим и пополнения боекомплекта комэск Барышников поставил Константину Ивачеву очередную задачу на воздушную разведку вражеских войск. Ведомым летчиком был назначен я. Ивачев обговорил со мной маршрут полета, порядок ведения разведки и действия на случай встречи с истребителями противника, и мы подняли в воздух свои «миги».

Убрав шасси, взяли курс к реке Прут, к границе — цели разведки. По маршруту набрали заданную высоту и вскоре заметили, как среди лесистых зарослей поблескивает на солнце довольно полноводная и широкая река, по которой проходит линия фронта. С ходу пересекаем ее.

В голове еще не укладывается этот термин — линия фронта! Углубляемся на территорию противника, затем делаем разворот и идем вдоль шоссейных дорог. Возвратившись на Прут, повернули на север вдоль реки. Мне, как ведомому, больше приходилось наблюдать за воздухом, не упуская из вида своего ведущего. Сомкнутый строй пары стеснял маневр и наблюдение, но любопытство заставляло бросать взгляд на землю, где пришлось впервые наблюдать за немецко-румынскими войсками. Конечно, мы не могли различить, что вот это немцы, а это румыны, но знали — это враг единый, он сосредотачивался по балкам, кустарникам, по обочинам дорог и просто на полях, принимая меры к маскировке. Пришлось увидеть и огонь зенитной артиллерии, разрывы снарядов, которые на первый взгляд не так уж были и страшны, пока в дальнейшем не пришлось убедиться в обратном. В результате проведенной разведки было много увидено, но не все было ясно и понятно, над чем пришлось поразмыслить после посадки. В конце полета спикировали на одно из скоплений войск и обстреляли пулеметным огнем.

Не успели мы произвести посадку на аэродроме, а авиамеханики дозаправить самолеты горючим и пополнить боекомплект, как снова последовала команда на вылет. На этот раз предстояло пройти «крещение» штурмовкой вражеской автоколонны в том же районе, где мы только что вели воздушную разведку. На задание ушла вся наша девятка «мигов» во главе с Барышниковым.

Испытав не слишком высокое удовольствие и получив массу острых ощущений при атаке наземных войск противника, мы сделали вывод, что это один из самых сложных видов боевых заданий, когда в момент пикирования навстречу летят огненные трассы зенитного огня, когда верхняя полусфера остается открытой и истребители противника в любую минуту могут свалиться тебе на голову. Вот здесь-то и испытываются нервы летчика, его выдержка, стойкость и вера в победу, а для того, чтобы обезопасить себя от вражеских истребителей, нужно думать о выделении группы прикрытия.

Эскадрилье удалось подойти скрытно и атаковать колонну транспорта противника внезапно. Сделав по два-три захода и израсходовав боекомплект, летчики вышли из боя. Однако на втором заходе вражеская зенитка открыла огонь, на ее подавление не оставалось ни времени, ни боеприпасов. Имелись пробоины в некоторых самолетах, оказался поврежденным и мой «миг», получивший пулевые попадания в мотор и хвостовое оперение. Для первого раза результаты штурмового удара были вполне удовлетворительные, пулеметным огнем было сожжено, повреждено и выведено из строя несколько автомашин с живой силой и боеприпасами.

К исходу дня последовал еще один налет «юнкерсов», прикрываемых истребителями, бомбежке подверглось летное поле и стоянки самолетов. К этому времени экипажи 1-й эскадрильи покинули Сингурены, после выполнения задания приземлившись на лагерном аэродроме Семеновка. Персонал 2-й эскадрильи, возвратившейся после штурмовки вражеских войск, занимался устранением повреждений и неисправностей, дозаправлял самолеты, и поэтому в воздух летчики подняться не смогли.

От бомбового удара пострадало в основном летное поле, которое было добротно перепахано и превращено в сплошные воронки. Осколком бомбы был изуродован элерон на моем «миге». Аэродромная команда после предыдущих налетов приводила летное поле в пригодное для взлета и посадки состояние, но теперь восстановительные работы больше не велись.

Инженер эскадрильи Глеб Копылов, лично осмотрев наши самолеты, доложил комэску, что мой «миг» привести в летное состояние не представляется возможным и он требует ремонта силами ПАРМа. Я оказался «безлошадным», до глубины души было обидно, что остался без самолета, но никакими эмоциями дела не поправишь.

Стало очевидным, что продолжать боевую работу с этого аэродрома нет никакого смысла — это не дадут сделать непрерывные налеты вражеской авиации, а кроме того, на нем отсутствовали горючее, боеприпасы и средства для ремонта материальной части. Было решено оставить аэродром. По мере приведения самолетов в исправное состояние эскадрилья старшего политрука Федора Барышникова покидала аэродром Сингурены и перебазировалась на лагерный аэродром Семеновка, с которого и проводила боевую работу. Покинули свои полевые площадки и дежурные звенья Валентина Фигичева и Георгия Кондратюка. Только единственный «миг» да самолет ТБ-3 с двумя неисправными «чайками» сиротливо стояли среди опустевшего летного поля. «Миг», который принадлежал мне, подлежал эвакуации автотранспортом, а ТБ-3 с «чайками» — уничтожению из-за невозможности эвакуации.

Только сейчас, после трудного боевого дня, когда все ужасы остались позади, пришло время вновь вспомнить о семьях. Ведь они с утра и до позднего вечера находились в неведении, в тревогах и страхе за себя и детей, за мужей, содрогаясь от душераздирающего гула и рева самолетов, разрывов бомб, воздушных боев, передвижений войск! Солнце село за горизонт, начались сумерки. Военком полка Григорий Чупаков собрал оставшихся механиков и младших авиаспециалистов, среди которых оказался и я, оставшийся без самолета, поставил задачу по охране аэродрома от возможных диверсионных групп, но фактически охранять было нечего. Мне предстояло убыть с наземным эшелоном и сопровождать при эвакуации свой самолет. Но это предстояло завтра, а пока я был свободен от каких-либо поручений и обязанностей.

Находясь на аэродроме в этот вечерний час, на бывшей самолетной стоянке своей эскадрильи, я разглядывал с возвышенности окрестности. После грохочущего дня тишина и отсутствие какого-либо движения казались неестественными. Наблюдая за селом и городом, видишь, как то в одном, то в другом месте в небо взвиваются одиночные разноцветные ракеты, на мгновение освещающие ночной небосвод. Где-то вдали, со стороны запада, послышались звуки немецкого самолета, ночного разведчика, совершающего ночную вылазку в сторону Днестра, в глубь нашей территории. Он, идя на высоте, издает неравномерные, то затихающие, то усиливающиеся звуки…